Мне снится дождь, длиною в целый год...
И берег твой, и цепь несовпадений...
И тайна тех, несбывшихся мгновений...
«...Сударыня, ...........»
..............................Лишь малый эпизод,
но не стереть из памяти и снов.
И как найти для встречи слог и повод,
переболеть разлукой, что не ново,
и разорвать порочный круг грехов?
Мне снится день, длиною в целый год...
Осенний блюз в «режиме ожидания...»
«Dum spiro, spero…» -
............................брошу на прощание…
Часы бегут, не нарушая ход,
коварства лун, меняющих свой лик,
и наполняя смыслом междустрочия,
стирая грань, и разрывая в клочья,
условности надуманных улик.
Мне снится миг, длиною в целый год...
А скупость слов - отсрочка приговора
л-е-т-а-т-ь с тобой в объятиях мажора,
пропеть дуэтом сыгранный аккорд...
Мне снишься ты... все ночи напролет...
И парус твой, по-прежнему, далекий...
А дождь все льет...
.............................И месяц златорогий
не об-на-де-жи-ва-ет...
………………………..«все пройдет»...
*Dum spiro, spero... (лат.) Пока дышу, надеюсь…
*Debito tempore… (лат.) В должное время…
Я не запомнил — на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир.
Звезда споткнулась в беге
И заплескалась в голубом тазу.
Я к ней тянулся... Но, сквозь пальцы рея,
Она рванулась — краснобокий язь.
Над колыбелью ржавые евреи
Косых бород скрестили лезвия.
И все навыворот.
Все как не надо.
Стучал сазан в оконное стекло;
Конь щебетал; в ладони ястреб падал;
Плясало дерево.
И детство шло.
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали —
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец —
Все бормотало мне:
— Подлец! Подлец!—
И только ночью, только на подушке
Мой мир не рассекала борода;
И медленно, как медные полушки,
Из крана в кухне падала вода.
Сворачивалась. Набегала тучей.
Струистое точила лезвие...
— Ну как, скажи, поверит в мир текучий
Еврейское неверие мое?
Меня учили: крыша — это крыша.
Груб табурет. Убит подошвой пол,
Ты должен видеть, понимать и слышать,
На мир облокотиться, как на стол.
А древоточца часовая точность
Уже долбит подпорок бытие.
...Ну как, скажи, поверит в эту прочность
Еврейское неверие мое?
Любовь?
Но съеденные вшами косы;
Ключица, выпирающая косо;
Прыщи; обмазанный селедкой рот
Да шеи лошадиный поворот.
Родители?
Но, в сумраке старея,
Горбаты, узловаты и дики,
В меня кидают ржавые евреи
Обросшие щетиной кулаки.
Дверь! Настежь дверь!
Качается снаружи
Обглоданная звездами листва,
Дымится месяц посредине лужи,
Грач вопиет, не помнящий родства.
И вся любовь,
Бегущая навстречу,
И все кликушество
Моих отцов,
И все светила,
Строящие вечер,
И все деревья,
Рвущие лицо,—
Все это встало поперек дороги,
Больными бронхами свистя в груди:
— Отверженный!
Возьми свой скарб убогий,
Проклятье и презренье!
Уходи!—
Я покидаю старую кровать:
— Уйти?
Уйду!
Тем лучше!
Наплевать!
1930
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.