Отрадно в тепле рисовать на обоях:
Синеющий воздух, рыжеющий сад,
Едва серым контуром — встретились двое
На вечной границе земля-небеса,
Намечены линии, схвачены жесты,
Изгибы движений и масса улик,
Йод перьев разбрызган охотничьей местью
По граффити кожи раздетой земли.
И гроздья рябины — кровавые пятна,
А листья, как перья, осыпались вниз.
Разодраны, втоптаны, брошены, смяты —
Кошачий охотничий жёсткий каприз.
О рыжем разбойнике тихо шептали
Тревожные липы, листочки сердец:
Оставит ли жертву живую? Едва ли.
Вонзит он резцы в позвонки и конец!
—
Охота для рыжего воли дороже,
Хитёр, беспощаден, смертелен и скор.
Осенний сезон — по нервозности кожи
Топочут мурашки.
Аминь. Приговор…
Нескушного сада
нестрашным покажется штамп,
на штампы досада
растает от вспыхнувших ламп.
Кондуктор, кондуктор,
ещё я платить маловат,
ты вроде не доктор,
на что тебе белый халат?
Ты вроде апостол,
уважь, на коленях молю,
целуя компостер,
последнюю волю мою:
сыщи адресата
стихов моих — там, в глубине
Нескушного сада,
найди её, беженцу, мне.
Я выучил русский
за то, что он самый простой,
как стан её — узкий,
как зуб золотой — золотой.
Дантиста ошибкой,
нестрашной ошибкой, поверь,
туземной улыбкой,
на экспорт ушедшей теперь
(коронка на царство,
в кругу белоснежных подруг
алхимика астра,
садовника сладкий испуг),
улыбкой последней
Нескушного сада зажги
эпитет столетний
и солнце во рту сбереги.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
