Не ведая с будущим сладу,
не вызнав из прошлого прок,
однажды под стенкою сяду
и шапку пристрою у ног.
Однажды мычанием скорбным
начну я итог этих дней
совать с равнодушьем упорным
под ноги снующих людей,
и буду считать подаянье –
куски, поцелуи, лета…
Какие же здесь расстоянья!
Какая вокруг пустота!
Какую презренную малость
придётся просить у стены!
За всю беготню и усталость –
какие равнины даны
забывшему это зиянье
уснувшему в давке земной!
Сидеть – и просить подаянье,
сидеть – и качать головой,
страшась и спросить, и ответить,
страшась тишины и речей –
на брошенной этой планете
с дорогой неведомо чьей.
Мой герой ускользает во тьму.
Вслед за ним устремляются трое.
Я придумал его, потому
что поэту не в кайф без героя.
Я его сочинил от уста-
лости, что ли, еще от желанья
быть услышанным, что ли, чита-
телю в кайф, грехам в оправданье.
Он бездельничал, «Русскую» пил,
он шмонался по паркам туманным.
Я за чтением зренье садил
да коверкал язык иностранным.
Мне бы как-нибудь дошкандыбать
до посмертной серебряной ренты,
а ему, дармоеду, плевать
на аплодисменты.
Это, — бей его, ребя! Душа
без посредников сможет отныне
кое с кем объясниться в пустыне
лишь посредством карандаша.
Воротник поднимаю пальто,
закурив предварительно: время
твое вышло. Мочи его, ребя,
он — никто.
Синий луч с зеленцой по краям
преломляют кирпичные стены.
Слышу рев милицейской сирены,
нарезая по пустырям.
1997
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
