Он неподвижен уже лет сто, может, немного больше. Время давно на дворе "не то", стало темней и горше. Он курит трубку, под пледом спит, вертит устало глобус...Женщина Бога опять спешит не опоздать на автобус. Ей двадцать пять и она права в этом нелепом платье, кругом идет у нее голова - взять и поцеловать бы, взять и проснуться однажды с ним, да под его одеялом! Вот уже вечность он нелюдим...Ей - двадцать пять. Устала.
Каждое утро встречает одна, ванная, чайник, спешка, снова в метро - людей стена, снова в глазах - усмешка, снова - обед, разговор, такси, вечер, бокал сухого...Он ни о чем ее не спросил, лишь посмотрел сурово. Лишь сообщил, что всегда дела, это ведь вам - не шутки! Кругом от этого голова, в нежности - промежутки. И, получается, до любви времени нет и силы...Женщина Бога его слова ровно на восемь делила.
Ей-то известно, что жить - вот так - только всевышний может: сделать любой бедой пустяк, мелочи подытожить, вылепить рьяно новый рассвет и разорвать все в клочья, слать равнодушный сухой ответ на все вопросы ночью. Ей-то понятно давно, что он - сам бы сбежал отсюда, титрами кончилось это кино, вся перебита посуда; всем помогать, оступиться и - вниз, - рухнуть, прибрежным камнем...Женщине Бога любой каприз встанет страшнее псарни.
Вот и поэтому все слова делит - не умножает, снова домой идет одна, только луна провожает...Он уж лет сто как совсем один, трубка угрюмо тлеет. Он не выносит светлых картин и не о чем не жалеет, только, пожалуй, о том, что не смог - это такая нелепость! Женщине снова приснился Бог и подземельная крепость.
В какой бы пух и прах он нынче ни рядился.
Под мрамор, под орех...
Я город разлюбил, в котором я родился.
Наверно, это грех.
На зеркало пенять — не отрицаю — неча.
И неча толковать.
Не жалобясь. не злясь, не плача, не переча,
вещички паковать.
Ты «зеркало» сказал, ты перепутал что-то.
Проточная вода.
Проточная вода с казённого учета
бежит, как ото льда.
Ей тошно поддавать всем этим гидрам, домнам
и рвётся из клешней.
А отражать в себе страдальца с ликом томным
ей во сто крат тошней.
Другого подавай, а этот... этот спёкся.
Ей хочется балов.
Шампанского, интриг, кокоса, а не кокса.
И музыки без слов.
Ну что же, добрый путь, живи в ином пейзаже
легко и кочево.
И я на последях па зимней распродаже
заначил кой-чего.
Нам больше не носить обносков живописных,
вельвет и габардин.
Предание огню предписано па тризнах.
И мы ль не предадим?
В огне чадит тряпьё и лопается тара.
Товарищ, костровой,
поярче разведи, чтоб нам оно предстало
с прощальной остротой.
Всё прошлое, и вся в окурках и отходах,
лилейных лепестках,
на водах рожениц и на запретных водах,
кисельных берегах,
закрученная жизнь. Как бритва на резинке.
И что нам наколоть
па память, на помин... Кончаются поминки.
Довольно чушь молоть.
1993
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
