Век распаханных лиц, недоношенных слов,
Век трудящихся дам и собачек диванных…
Век дворцов и корыт, молока без коров,
Но ведь что-то осталось ещё без обмана.
Лбом упритесь в закат и идите ва-банк,
Поднимите с земли утомлённое солнце.
Журавлиная песня пусть с неба прольётся
Пусть свой парус распустит алеющий мак.
В этот бройлерный век нелетающих птиц,
Нераскрашенных снов и надломленных женщин...
Разожмите кулак,
отпустите синиц
И я знаю, что вам
станет чуточку легче.
Обычно мне хватает трёх ударов.
Второй всегда по пальцу, бляха-муха,
а первый и последний по гвоздю.
Я знаю жизнь. Теперь ему висеть
на этой даче до скончанья века,
коробиться от сырости, желтеть
от солнечных лучей и через год,
просроченному, сделаться причиной
неоднократных недоразумений,
смешных или печальных, с водевильным
оттенком.
Снять к чертям — и на растопку!
Но у кого поднимется рука?
А старое приспособленье для
учёта дней себя ещё покажет
и время уместит на острие
мгновения.
Какой-то здешний внук,
в летах, небритый, с сухостью во рту,
в каком-нибудь две тысячи весёлом
году придёт со спутницей в музей
(для галочки, Европа, как-никак).
Я знаю жизнь: музей с похмелья — мука,
осмотр шедевров через не могу.
И вдруг он замечает, бляха-муха,
охотников. Тех самых. На снегу.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
