пара туфелек узких на лентах:
кукольные? или к балету
заготовкой пуантов из лепестковой ткани,
для кокетства с паркетом в мазурке и падеспани,
облачение крошечных стоп сильфиды,
котильонные лодочки для Киприды
петербургских балов – миг услады сноба,
горсть пыльцы, эфир, а не обувь.
дунешь – взовьются палевой бабочкой.
разве в таких уместятся пальчики,
пяточки - что-либо плотски плотное,
разве что отзвуки волн – кстати, вот они:
волосы Мойки под гребнем моста изогнутым
вьются к гранитным плечам берегов под окнами.
было ль шуршание платья и лёгкое эхо голоса,
рука под браслетным кораллом розовым,
взгляда неясный вектор, лиана талии,
чистая строгость ликов мадонн Италии,
мрамор ключиц в прожилках тончайших вен -
всё, что сводило с ума, уводило в плен,
то, что отплакав и отстрадав, превратилось в тлен,
вздох лишь оставив свой, лотос над дельтой Леты -
туфелек узких пару на узких лентах.
В кварталах дальних и печальных, что утром серы и пусты, где выглядят смешно и жалко сирень и прочие цветы, есть дом шестнадцатиэтажный, у дома тополь или клен стоит ненужный и усталый, в пустое небо устремлен; стоит под тополем скамейка, и, лбом уткнувшийся в ладонь, на ней уснул и видит море писатель Дима Рябоконь.
Он развязал и выпил водки, он на хер из дому ушел, он захотел уехать к морю, но до вокзала не дошел. Он захотел уехать к морю, оно — страдания предел. Проматерился, проревелся и на скамейке захрапел.
Но море сине-голубое, оно само к нему пришло и, утреннее и родное, заулыбалося светло. И Дима тоже улыбнулся. И, хоть недвижимый лежал, худой, и лысый, и беззубый, он прямо к морю побежал. Бежит и видит человека на золотом на берегу.
А это я никак до моря доехать тоже не могу — уснул, качаясь на качели, вокруг какие-то кусты. В кварталах дальних и печальных, что утром серы и пусты.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
