Я тебя нарисую – салфеткой на белой сорочке,
там, где три виноградинки одноглагольные сжаты
в кровяное пятно, под которым пульсируют строчки,
как бегущие к старту по яблокам белым лошадки.
Я озвучу тебя бубенцами по тихому снегу –
из Михайловской джезвы, нежнейше седого помола,
на котором флажками алеет застенчивый кегль
моих писем, продравших молчаньем забитое горло.
Я сложусь мандаринкой из полупрозрачных деталек –
остудить твои губы, в пыли от дорог и заносов,
и прохлада смешается с этим непрошенным тальком,
и откроется в космосе новый, бездырочный космос –
оригамящий космос, салфеточный, вафельный, мятый,
без углов и загибов, с планетами трёх виноградин,
где орбиты пропахли небесной клубникой и мятой,
где в хвостах у комет не найдёшь нерасчёсанных прядей,
где обрывки картона созвездьями томно застыли,
где закат длится вечность, а солнце – улыбка мальчишья,
где бумажные дольки, накинув мантильи из крыльев,
закрывают скворечник на шёпото-вскриков задвижку.
Виноградом раздавленным, грифелем тёмным, как прочность,
арифметикой в столбик телесный, бумагою птичьей
затушую пробел расстояний в слезах многоточий
и, присев покурить между космосов, на пограничье,
слово «мы» нарисую…
Светало поздно. Одеяло
Сползало на пол. Сизый свет
Сквозь жалюзи мало-помалу
Скользил с предмета на предмет.
По мере шаткого скольженья,
Раздваивая светотень,
Луч бил наискосок в "Оленью
Охоту". Трепетный олень
Летел стремглав. Охотник пылкий
Облокотился на приклад.
Свет трогал тусклые бутылки
И лиловатый виноград
Вчерашней трапезы, колоду
Игральных карт и кожуру
Граната, в зеркале комода
Чертил зигзаги. По двору
Плыл пьяный запах - гнали чачу.
Индюк барахтался в пыли.
Пошли слоняться наудачу,
Куда глаза глядят пошли.
Вскарабкайся на холм соседний,
Увидишь с этой высоты,
Что ночью первый снег осенний
Одел далекие хребты.
На пасмурном булыжном пляже
Откроешь пачку сигарет.
Есть в этом мусорном пейзаже
Какой-то тягостный секрет.
Газета, сломанные грабли,
Заржавленные якоря.
Позеленели и озябли
Косые волны октября.
Наверняка по краю шири
Вдоль горизонта серых вод
Пройдет без четверти четыре
Экскурсионный теплоход
"Сухум-Батум" с заходом в Поти.
Он служит много лет подряд,
И чайки в бреющем полете
Над ним горланят и парят.
Я плавал этим теплоходом.
Он переполнен, даже трюм
Битком набит курортным сбродом -
Попойка, сутолока, шум.
Там нарасхват плохое пиво,
Диск "Бони М", духи "Кармен".
На верхней палубе лениво
Господствует нацмен-бармен.
Он "чита-брита" напевает,
Глаза блудливые косит,
Он наливает, как играет,
Над головой его висит
Генералиссимус, а рядом
В овальной рамке из фольги,
Синея вышколенным взглядом,
С немецкой розовой ноги
Красавица капрон спускает.
Поют и пьют на все лады,
А за винтом, шипя, сверкает
Живая изморозь воды.
Сойди с двенадцати ступенек
За багажом в похмельный трюм.
Печали много, мало денег -
В иллюминаторе Батум.
На пристани, дыша сивухой,
Поможет в поисках жилья
Железнозубая старуха -
Такою будет смерть моя...
Давай вставай, пошли без цели
Сквозь ежевику пустыря.
Озябли и позеленели
Косые волны октября.
Включали свет, темнело рано.
Мой незадачливый стрелок
Дремал над спинкою дивана,
Олень летел, не чуя ног.
Вот так и жить. Тянуть боржоми.
Махнуть рукой на календарь.
Все в участи приемлю, кроме...
Но это, как писали встарь,
Предмет особого рассказа,
Мне снится тихое село
Неподалеку от Кавказа.
Доселе в памяти светло.
1980
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
