Малыш, мы не увидимся с тобой.
Собьются листья в золотые стаи.
Забавно. Тот, кто это все читает
уже решил, что я здесь – про любовь.
Мы временны, бессильны, далеки
под небом, под навесами акаций…
Забавно. Но оставим заблуждаться
читателя до будущей строки.
Ты спутан и отпущен: в ночь – ничей,
обуздан утром… Милый, я не знала,
что меж хребтами Южного Урала
жизнь бьется, как нечаянный ручей:
то взбеленится, вверится губам,
то пересохнет за день отчего-то …
А горы спят. Глухи, как бегемоты
к любым страстям, надеждам и мольбам.
В ось небосклона врезана земля.
И каждый вдох, как первый. Даль игриста.
Но это все для чужаков-туристов…
таких, как я, Малыш, таких, как я.
Тебе-то эти виды, эта даль
и пыльные, склоненные дороги –
как лопухи, попавшие под ноги,
все ерунда!
Мне – высь сладка и солнце горячо,
мир, покоренный, строится по кругу.
Тебе – от перетянутой подпруги
густая рана под гнедым плечом;
тебе – ступать наверх и напролом,
среди жары и оводов упрямых,
тебе – раскрошенный в кармане пряник,
и пот, и жар под съехавшим седлом.
Но не завидуй, нам не дан покой.
В Москве не лучше – бледен небосвод и
нам тоже нет ни правды, ни свободы,
нам тоже, милый, не всегда легко.
Здесь нет маршрута, ясных нет полей.
Мне – горы душ и помыслов нечистых…
Неси, Малыш, восторженных туристов.
Не знаю, чья тут ноша тяжелей.
К дому по Бассейной, шестьдесят,
Подъезжает извозчик каждый день,
Чтоб везти комиссара в комиссариат -
Комиссару ходить лень.
Извозчик заснул, извозчик ждет,
И лошадь спит и жует,
И оба ждут, и оба спят:
Пора комиссару в комиссариат.
На подъезд выходит комиссар Зон,
К извозчику быстро подходит он,
Уже не молод, еще не стар,
На лице отвага, в глазах пожар -
Вот каков собой комиссар.
Он извозчика в бок и лошадь в бок
И сразу в пролетку скок.
Извозчик дернет возжей,
Лошадь дернет ногой,
Извозчик крикнет: "Ну!"
Лошадь поднимет ногу одну,
Поставит на земь опять,
Пролетка покатится вспять,
Извозчик щелкнет кнутом
И двинется в путь с трудом.
В пять часов извозчик едет домой,
Лошадь трусит усталой рысцой,
Сейчас он в чайной чаю попьет,
Лошадь сена пока пожует.
На дверях чайной - засов
И надпись: "Закрыто по случаю дров".
Извозчик вздохнул: "Ух, чертов стул!"
Почесал затылок и снова вздохнул.
Голодный извозчик едет домой,
Лошадь снова трусит усталой рысцой.
Наутро подъехал он в пасмурный день
К дому по Бассейной, шестьдесят,
Чтоб вести комиссара в комиссариат -
Комиссару ходить лень.
Извозчик уснул, извозчик ждет,
И лошадь спит и жует,
И оба ждут, и оба спят:
Пора комиссару в комиссариат.
На подъезд выходит комиссар Зон,
К извозчику быстро подходит он,
Извозчика в бок и лошадь в бок
И сразу в пролетку скок.
Но извозчик не дернул возжей,
Не дернула лошадь ногой.
Извозчик не крикнул: "Ну!"
Не подняла лошадь ногу одну,
Извозчик не щелкнул кнутом,
Не двинулись в путь с трудом.
Комиссар вскричал: "Что за черт!
Лошадь мертва, извозчик мертв!
Теперь пешком мне придется бежать,
На площадь Урицкого, пять".
Небесной дорогой голубой
Идет извозчик и лошадь ведет за собой.
Подходят они к райским дверям:
"Апостол Петр, отворите нам!"
Раздался голос святого Петра:
"А много вы сделали в жизни добра?"
- "Мы возили комиссара в комиссариат
Каждый день туда и назад,
Голодали мы тысячу триста пять дней,
Сжальтесь над лошадью бедной моей!
Хорошо и спокойно у вас в раю,
Впустите меня и лошадь мою!"
Апостол Петр отпер дверь,
На лошадь взглянул: "Ишь, тощий зверь!
Ну, так и быть, полезай!"
И вошли они в Божий рай.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
