Небо пьяно, отрыгивает асфальтом, тучится и икается над Днепром. Ливень над девочкой – жёсткий, будто кувалда, сплёвывает вокзал и аэродром, мягко сочится Млечным и междутропьем, потом кровавым сверкает на хмуром лбу – девочка утирает слюну и сопли и пробирается в небо через толпу. Девочка - недосушенный любоголик, самоотжатая радуга – день-деньской пьяное небо глотает до рвоты-колик, мечется от Героев до Лыбидской – Лыбидь вдохнуть и маршруток холодный слоик влагой заполнить слёзной, как наготой…
Дафнис, затромблена городом Кия Хлоя – ждёт тебя девочка, будто незнамо кто.
Эта дурашка хочет тебя – и фруктов – райских, морских, для-диггерских, заксожных… Судьбы стирает съёженный в ухти-тухти мелкий божок, вас забивший в соломы жмых.
**
Это девочка хочет пить – и любви под соей – рисовой, вами слипшейся, золотой, полунаждачной, до шрамиков и мозолей, газово-мельхиорящей над плитой, льющей в бельё твой уже различимый запах, завтракающей гимнастикой и мольбой, самым любовно-пытающимся гестапо, и отдающей солью, как тот прибой, Ало-глинтвейновой, гвоздиково-гвоздичной, молото-невдыхающей в тьме квартир… Девчока искромсала о бёдра спички, девочка окрысятила жатый сыр.
Лейся в неё, обгладывай - печень в печень, лёгкие в лёгкие, краником – в лепестки, бейся озоном в подвеновый сладкий кетчуп, медленно разрывай её на куски.
Чтобы экспрессило, рвало в дорогу, в пенку в чашке эспрессо, в куполы над тобой… Самка-фламинго, знакомка из полуменга, антиопасность с ручалочьею стопой – больно ходить по тебе - обхватила – голень трётся о голень, наголо зоны зон… Небо, мазуто-радужный алкоголик, падает на махровый ложегазон.
Сколько экю, эскудо, паскудо-матов, выдохов, выжиманий себя в неё – пей её, в битой водке настойчик мятный, мажь её, припекающую, как йод…
Фрая трамвай трах-трахтит между мирами, поезд спешит в столицу из прастолиц. Девочка в тёмном тамбуре тыщеграмит. Небо в тебя рассвета втыкает шприц, -
поршень в желудочек, коршун – подклювьем – в зубы, утро – до дрожи, таксо – до твоей софы… Среди встречающих бродит беззубый зубр. В окнах вокзальных смяты две головы в решкоорла, наплевавшего на лже-жребий… Небо глазницы упорно мазутом трёт.
Ходит по шпалам жеманный старик Арепо – звёздочки сеет в жадный вселенский рот…
Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье, отравляющем миры,
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас начинателя игры!
Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.
Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,
И когда пылает запад и когда горит восток.
Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,
И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, —
Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи
В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.
Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело,
В очи, глянет запоздалый, но властительный испуг.
И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело,
И невеста зарыдает, и задумается друг.
Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу — ты смеешься, эти взоры — два луча.
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
