В тринадцатом дождливая была зима,
Но превращались слёзы в снег
От чувств замёрзших.
Не грело Солнце.
Чернели реки в потускневшей белизне
Тоской, незримо бьющей, как чума…
Чуть масляно блестит оконцами сурьма,
Звенит молчаньем бубенец
Ветвей, простёрших
Руки горцам.
Хребты драконов спящих вздрогнут по весне,
Величие стряхнут ничтожного ярма.
Голое тело, бесполое, полое, грязное
В мусорный ящик не влезло — и брошено около.
Это соседи, отъезд своей дочери празднуя,
Выперли с площади куклу по кличке Чукоккала.
Имя собачье её раздражало хозяина.
Ладно бы Катенька, Машенька, Лизонька, Наденька...
Нет ведь, Чукоккалой, словно какого татарина,
Дочка звала её с самого детского садика.
Выросла дочка. У мужа теперь в Лианозове.
Взять позабыла подругу счастливого времени
В дом, где супруг её прежде играл паровозами
И представлялся вождём могиканского племени.
Голая кукла Чукоккала мёрзнет на лестнице.
Завтра исчезнет под влажной рукою уборщицы.
Если старуха с шестого — так та перекрестится.
А молодая с девятого — и не поморщится.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
