Ветер скулит у заброшенной штольни.
Бурым нарывом - зловонная кровь.
Долго…
как долго они убивали её беззащитных щенков.
Рыжие клочья раздавленной плоти
ветер ерошит, слезится дождём.
Доски гнилые и ржавые гвозди
кровью испачканы.
Тихо…
Ползком…
Каждому нос облизать, попрощаться…
Не уследила, не сберегла…
И равнодушным вспоротым глазом
небо взирает на Магду… едва
ветер скулит у заброшенной штольни.
Бурым нарывом - зловонная кровь.
Долго…
как долго они убивали её беззащитных щенков…
Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот - это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого
И всезнающего, как змея?
Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачных балах,
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх?
Разве тот, кто в полночные споры
Всю мальчишечью вкладывал прыть,
Это я, тот же самый, который
На трагические разговоры
Научился молчать и шутить?
Впрочем - так и всегда на средине
Рокового земного пути:
От ничтожной причины - к причине,
А глядишь - заплутался в пустыне,
И своих же следов не найти.
Да, меня не пантера прыжками
На парижский чердак загнала.
И Виргилия нет за плечами
Только есть одиночество - в раме
Говорящего правду стекла.
1924
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
