Говоришь, не до сна… говоришь, то ли катится, то ли лежит краснобокое в блюдце...
Искушение временем, да... Но в предчувствии лета и регги дрожит катрен,
как REM-сна парадокс: бьются синие птицы под веками вето, пытаясь вернуться
в невозможность возможного завтра, а может, вчера... Так отчаянны, мой suzerain,
и апрель, и желанье, и мысль, что беспомощно ищут к тебе вдруг сбежавшие тапки, –
а всего-то и нужно: нырнуть в беспричинность и сжаться, свернувшись до точки, в ноль,
чтобы утром в горячие листья твои прошептать: «ты – запретный, но самый сладкий»,
соскользнув незаметно с бекарного ре в предрассветно-лирический ми-бемоль…
Куда ты, куда ты... Ребёнка в коляске везут,
и гроб па плечах из подъезда напротив выносят.
Ремесленный этот офорт, этот снег и мазут,
замешенный намертво, взять на прощание просят.
Хорошие люди, не хочется их обижать.
Спасибо, спасибо, на первый же гвоздь обещаю
повесить. Как глупо выходит — собрался бежать,
и сиднем сидишь за десятою чашкою чаю.
Тебя угощали на этой земле табаком.
Тряпьём укрывали, будильник затурканный тикал.
Оркестр духовой отрывался в саду городском.
И ты отщепенцам седым по-приятельски тыкал.
Куда ты, куда ты... Не свято и пусто оно.
Но встанет коляска, и гроб над землёю зависнет.
«Не пёс на цепи, но в цепи неразрывной звено», —
промолвит такое и от удивленья присвистнет.
1989
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
