Нет такой глупости, которой бы не рукоплескали, и такого глупца, что не прослыл бы великим человеком, или великого человека, которого не обзывали бы кретином
Ты не знаешь ещё… что сегодня мой рот закрыт на замок:
не рассыпаться мыслям дурацким… ну, тем, что цвета асфальта.
Рефлекси'и скользящий извне – дву.../не/мыслимый – экивок
опадает в безоблачность полупрозрачно-улыбчивой смальты
глаз твоих… и уже совершенно не важно, что вне – темнота:
истекаю молитвами в неба стакан, полагая наивно,
что однажды одна из них в цель – девяносто девять из ста –
попадёт, если будет достаточно медитативна…
Если будет... А может, затем и тупит души карандаш,
что желается слишком уж много и верится в лучшее часто?..
Ну не пишется мне – понимаешь? – не пишется… Ерунда ж.
Мне хватает – поверишь? – того, что я к буквам твоим причастна.
Мне б постичь тебя… мне бы до сказок твоих дойти-дорасти,
но… смягчая углы, что моей немоты взрезают пространство,
напою твоё небо крылами своих предрассветных птиц,
чтоб тебе сочинялось – тебе – в этом мире непостоянства…
В Свердловске живущий,
но русскоязычный поэт,
четвёртый день пьющий,
сидит и глядит на рассвет.
Промышленной зоны
красивый и первый певец
сидит на газоне,
традиции новой отец.
Он курит неспешно,
он не говорит ничего
(прижались к коленям его
печально и нежно
козлёнок с барашком),
и слёз его очи полны.
Венок из ромашек,
спортивные, в общем, штаны,
кроссовки и майка —
короче, одет без затей,
чтоб было не жалко
отдать эти вещи в музей.
Следит за погрузкой
песка на раздолбанный ЗИЛ —
приёмный, но любящий сын
поэзии русской.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
