"синие боги смерти кого из нас
вы проиграли белым богам любви"
С. Шестаков
-1-
Никогда не общался с богом, но разве
у него бывают проблемы со связью?
У меня они постоянно.
Человек никогда серьёзно
не общается с обезьяной -
так и бог с человеком -
потому что он станет религиозным
или сойдёт с ума.
Так любой сигнал можно исковеркать,
свести на нет:
даже тьма
может сойти
за свет.
-2-
Сумерки
входят в мягкие ткани сердца,
раздвигают податливые слои
мировой культуры,
сливаются с атмосферой.
Когда ты думаешь
посмотреть на небо,
что ему снится многоголосому,
бесчеловечному,
пока такие как мы букашки
копошимся в его
бескрайних просторах?
Где он даст слабину,
чтобы его могли
перемолоть жернова
безжалостной
филологии?
-3-
С возрастом черви
всё глубже вгрызаются
в землю,
они забывают,
как пахнет трава,
как жестоко солнце,
они углубляются
и увеличивают давленье -
их кожа становится толще,
воля - несокрушимей.
Они оставляют после себя траншеи,
смоченные слизью.
Если бы человек,
существуя, мог сделать больше,
это бы означало,
что он
тоже
богоугоден.
-4-
синяя листва,
синяя трава -
синие человечки
дали очки -
теперь всё холодное,
синее,
как мертвецы.
Синяя даже вечность,
но голубей птенцы
несколько голубей,
чем окружающий мир.
чёрных не бывает людей,
чёрных не существует дыр,
белых не бывает людей:
одни немного синей,
другие - чуть голубей;
одни голубям рвут крошки,
другие - распугивают.
синий дьявол
на свои голубые рожки
вяжет шапочку
в известно-какой горошек.
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, -
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная -
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился - доселе не верится -
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное - это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда -
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. "Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся".
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
