Да брызнет из ямы весна расплесканная талая!
Да брызнут с обочины нищей тележки, кульки...
Долой тормоза - под капотами сила не малая!
Ночною порою на пламя летят мотыльки…
А мы пролетаем, веселые, прямо под красный!
Все жмутся друг другу, и все ожидают зеленый.
И лишь одиночка с обочины сходит безгласной,
На линию нашу сомнамбулой движется сонной…
Куда же ты прешься?!
А он барабанит путь палочкой
Эй, жизни не надо?
Ах, в черных очах - ветеран!
И орденской планкой, - на грудь приземлившейся бабочкой
Уселась и замерла, чтобы ее истукан
Прошел перед нами со стуком банальным слепого.
По белой разметке, как всем надоевший прикол,
Дюралевым соло играет под палкой дорога.
Слепому не сладко? А нам напрягаться легко?.
Ему повезло - мир обрезанный вспышкой последней.
Под Ельней, Москвой, Сталинградом, Варшавой, Берлином,
Теперь продолжается старой обшарпанной сценой,
Где крутят ослепшим героям старинные фильмы
Где в звуках воскреснут давно покоренные страны,
Друзья оживут по бокам на опасной дороге...
Из Дома Слепых к переходу идут великаны.
Наступят – раздавят!
поскольку увидеть не могут,
Поскольку потомки сидят - не жужжат, молодые,
Живут словно духи во мгле, приведенья без плоти
И старцы слепые имеют их право не видеть
Лишь стукнут о бампер машины
– и мимо проходят…
Он ощупью видит предметы на темной дороге
Цепляет легонько бордюры и автомашины,
По слабому звуку, лишь зондом незрячим потрогав,
Творца узнает он, и вещи хорошей твердыню...
Гнилые базары, но что мы втащили в простенок?
Мы - двери стальные, решетки на окнах и банках?
Мы славные парни, но мы - при деньгах и без денег,
Бесплотные духи в отцами построенном замке,
Где ночью нам свет навращают с турбин Днепрогэса,
Где залы сомкнет коридором Транссиба и Бама,
Везде горизонты не нами отстроенных весей…
Все делали парни, по возрасту равные нам,
Партнеры лихие, брателлы мои безработные,
Бойцы и крутые, актеры, монтеры, полиция,
Собравшись вновь кучу - в умах наших внуков - бесплотную,
На что сможем мы указать и чем сможем гордиться мы?
А мы нашим дедам - потомки, по разуму братья.
Прошли перестройку, застали веков пересменку.
Большие высоты не лезли свои покорять мы.
Но шли волчьей стаей на рынки и рвали наценку,
А дух обрели не в боях мы , а в тачках и шмотках.
А подвиги наши в разборках и пьяных соитьях.
И смысл жизни – капля, и та капля смысла - в мошонке
Что станет потомством и нас ни хрена не увидит.
А лишь удивиться наследству пустому за предками
Плечами пожмет, посмеется своей прибаутке:
«А всем обещало Волною восстать поколение,
А пеной сошло без остатка, исчезло в накрутке.
И бродит теперь приведеньем в прадедовой раме
Со скрипом закроются двери...
в неведомом будущем
Мы будем слоняться, гремя золотыми цепями,
Своей пустотой не пугая за нами живущих,
Бесплотны в просторах прадедовских, мелки на фоне их
Дешевле в косухах
без Родины, веры, и знамени,
Ведут нас по жизни больной мотыльки беззакония,
Кружить и порхать, наслаждаясь у близкого пламени
Скоро, скоро будет теплынь,
долголядые май-июнь.
Дотяни до них, доволынь.
Постучи по дереву, сплюнь.
Зренью зябкому Бог подаст
на развод золотой пятак,
густо-синим зальёт Белфаст.
Это странно, но это так.
2
Бенджамину Маркизу-Гилмору
Неподалёку от казармы
живёшь в тиши.
Ты спишь, и сны твои позорны
и хороши.
Ты нанят как бы гувернёром,
и час спустя
ужо возьмёт тебя измором
как бы дитя.
А ну вставай, учёный немец,
мосье француз.
Чуть свет и окне — готов младенец
мотать на ус.
И это лучше, чем прогулка
ненастным днём.
Поправим плед, прочистим горло,
читать начнём.
Сама достоинства наука
у Маршака
про деда глупого и внука,
про ишака —
как перевод восточной байки.
Ах, Бенджамин,
то Пушкин молвил без утайки:
живи один.
Но что поделать, если в доме
один Маршак.
И твой учитель, между нами,
да-да, дружок...
Такое слово есть «фиаско».
Скажи, смешно?
И хоть Белфаст, хоть штат Небраска,
а толку что?
Как будто вещь осталась с лета
лежать в саду,
и в небесах всё меньше света
и дней в году.
3. Баллимакода
За счастливый побег! — ничего себе тост.
Так подмигивай, скалься, глотай, одурев не
от виски с прицепом и джина внахлёст,
четверть века встречая в ирландской деревне.
За бильярдную удаль крестьянских пиров!
И контуженый шар выползает на пузе
в электрическом треске соседних шаров,
и улов разноцветный качается в лузе.
А в крови «Джонни Уокер» качает права.
Полыхает огнём то, что зыбилось жижей.
И клонится к соседней твоя голова
промежуточной масти — не чёрной, не рыжей.
Дочь трактирщика — это же чёрт побери.
И блестящий бретёр каждой бочке затычка.
Это как из любимейших книг попурри.
Дочь трактирщика, мало сказать — католичка.
За бумажное сердце на том гарпуне
над камином в каре полированных лавок!
Но сползает, скользит в пустоту по спине,
повисает рука, потерявшая навык.
Вольный фермер бубнит про навоз и отёл.
И, с поклоном к нему и другим выпивохам,
поднимается в общем-то где-то бретёр
и к ночлегу неблизкому тащится пёхом.
1992
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
