в сумерках воля дрожит ........ на щите. (а почему именно заливным?)
серы орлы, люцифер улыбается с решки,
....................
омут окна и в довесок б/ушную бритву (омут м би, а бритва здесь - нхл?)
просит немного взамен - .............
губы, с конца начиная, бормочут молитву.
алым, размашистым вензелем скреплен контракт.
жечь его, рвать .......
как вариант кстати (по звучанию)
~ жечь его, рвать его, так_его, так_его, так_бл
что перечислено - честичьно звучит
канец вообще не понравился, но это нормально
Ога) Нормально) Спасибо за конструктив)) и приятно познакомиться) С Рождеством.
С дебютом на сайте :) и с Рождеством :)
И Вам всего самого доброго!:)
Присматриваясь к разбору Кэйс - меня смутило только заливное.
Но!... потом напряг воображение
"Воля дрожит заливным на щите"
Дрожит заливным... более унизительного сравнения придумать невозможно. Все равно что рыхлое тело давно потерявшее мышечную упругость мерзенько дрожит заливным (особенно если оно молодое), а тут воля... На мой взгляд даже сильнейший образ, сильнейший.
Всё остальное понятно. Если не сказать одного смущающего обстоятельства - страшно! :о
Спасибо вам за стихи. Спасибо за комментарий к моему. После того как ознакомился с вашим творчеством, даже почувствовал, что этого внимания мне было много.
А вот ваш образ на картинке у меня не клеется со стихами. Думаю не у меня одного :)
Спасибо Вам большое, что Вы так четко и верно смотри раскрыть образ...образ, в принципе, центровой.
Думаю, не только у Вас:)
Очепяталась, смогли:))
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Я не запомнил — на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир.
Звезда споткнулась в беге
И заплескалась в голубом тазу.
Я к ней тянулся... Но, сквозь пальцы рея,
Она рванулась — краснобокий язь.
Над колыбелью ржавые евреи
Косых бород скрестили лезвия.
И все навыворот.
Все как не надо.
Стучал сазан в оконное стекло;
Конь щебетал; в ладони ястреб падал;
Плясало дерево.
И детство шло.
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали —
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец —
Все бормотало мне:
— Подлец! Подлец!—
И только ночью, только на подушке
Мой мир не рассекала борода;
И медленно, как медные полушки,
Из крана в кухне падала вода.
Сворачивалась. Набегала тучей.
Струистое точила лезвие...
— Ну как, скажи, поверит в мир текучий
Еврейское неверие мое?
Меня учили: крыша — это крыша.
Груб табурет. Убит подошвой пол,
Ты должен видеть, понимать и слышать,
На мир облокотиться, как на стол.
А древоточца часовая точность
Уже долбит подпорок бытие.
...Ну как, скажи, поверит в эту прочность
Еврейское неверие мое?
Любовь?
Но съеденные вшами косы;
Ключица, выпирающая косо;
Прыщи; обмазанный селедкой рот
Да шеи лошадиный поворот.
Родители?
Но, в сумраке старея,
Горбаты, узловаты и дики,
В меня кидают ржавые евреи
Обросшие щетиной кулаки.
Дверь! Настежь дверь!
Качается снаружи
Обглоданная звездами листва,
Дымится месяц посредине лужи,
Грач вопиет, не помнящий родства.
И вся любовь,
Бегущая навстречу,
И все кликушество
Моих отцов,
И все светила,
Строящие вечер,
И все деревья,
Рвущие лицо,—
Все это встало поперек дороги,
Больными бронхами свистя в груди:
— Отверженный!
Возьми свой скарб убогий,
Проклятье и презренье!
Уходи!—
Я покидаю старую кровать:
— Уйти?
Уйду!
Тем лучше!
Наплевать!
1930
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.