Бескрылыми захвачены мечтами,
убогими страстями губим душу,
теряем близких, погибаем сами,
к успешности стремясь,
надежды рушим.
Обыденность вещей (пусть и роскошных),
к которой мы, в конце концов, стремимся,
в нас заползает вором — осторожно…
Пока мы сами в вещь не обратимся.
И в замкнутом очнувшись жутком круге
своих однообразных интересов
(а рядом нет ни друга, ни подруги,
зато несчетно вьется мелких бесов),
внезапно отрезвеем…
Мысль тоскливо
начнет перебирать пути к спасенью.
Воспрянет ли, как раньше? Нет?!
Трусливо
стучит в мозгу, объята пораженьем.
Умели представлять себя когда-то
причастностью великого созданья.
Но, слишком «Я» свое любя (приматы!),
внедрили самость в центр Мирозданья…
Они убого одинаковые.
Они и Богу не молившиеся.
Заглавные?
Но все не знаковые!
И, главное… —
не излечившиеся.
Мое к ним «Я» —
прижалось неохотно… протиснулось…
От любопытных взглядов
не смог я вырваться,
я сдавлен плотно.
Скажите —
где разжиться склянкой яда?
Вранье. Позерство. Первый круг. Начало!..
Раскаянье запить отравой сложно.
Сиди хоть век, забытый у причала, —
Пришлют корабль?
Ответить невозможно…
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла.
Расходясь будто нимб
в шумной чаще лесной
к белым платьицам нимф,
и зимой, и весной
разрезать белизной
ленты вздувшихся лимф
за больничной стеной.
Спи, рождественский гусь.
Засыпай поскорей.
Сновидений не трусь
между двух батарей,
между яблок и слив
два крыла расстелив,
головой в сельдерей.
Это песня сверчка
в красном плинтусе тут,
словно пенье большого смычка,
ибо звуки растут,
как сверканье зрачка
сквозь большой институт.
"Спать, рождественский гусь,
потому что боюсь
клюва - возле стены
в облаках простыни,
рядом с плинтусом тут,
где рулады растут,
где я громко пою
эту песню мою".
Нимб пускает круги
наподобье пурги,
друг за другом вослед
за две тысячи лет,
достигая ума,
как двойная зима:
вроде зимних долин
край, где царь - инсулин.
Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков - от глазниц,
насекомых - от птиц.
январь 1964
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
