Ты – оголенный нерв или провод, что одна и всё та же суть.
Манишь поближе, но не идешь. К тебе не осмелишься льнуть.
Растерзаешь клыками - хоть человек, но ведь больно дика нутром,
Если уж взбеленилась – не сладишь, не уговоришь, не угомонишь гуртом.
Бежишь в подполье, медной проволокой волосы в клочья, в опилки рвут
Воздух, оклики, взгляды, фасады – царапают все вокруг.
Раненым воешь зверем, ломаются звенья, брызжет слюна врагу
В лицо и уши, в самое пекло сердца. Тушит, глушит и нагоняет жуть.
Стать недругом просто, даже шутя, ткни пальцем, больное затронь.
Глаза-верстаки закрутятся во всю ось, загонят в смертельную хворь.
И вроде, жалко тебя, деточка, девочка, и обнять бы, но риск, жесть, ух!
Не понять, не одолеть при всем желании и недоумении, ни про себя, ни вслух.
Бледностью черт дышит, беспросветностью мыслей загнанной твари угол.
В каком-то роде ты – стоик, но сто икнет, если застанут, войдут в этот твой ступор.
Ты просто пересиди его, рыча и хрипя, не (А) лиса – очумевший секач,
Подбитый мнимым ружьем любого, только явись, замаячь.
Трусиха смешная, радуга не прогнутая, бирюзовая теплая муть,
Ты родная и близкая, я бы затискала, да самой бы взять не струхнуть.
Вот скажи, если б не пестовала, не лелеяла тебя мать – аккурат с мая по май,
Уж не знаю, слетела б с катушек ты окончательно, там уж камлай-не камлай.
Выдь из угла, дуреха, (можешь хоть выползти), прими кусочек с руки.
Загривок причешем, а когти-колючки приладим на мир, как вьюнки.
Начинается проза, но жизнь побеждает её,
и поэзия снова, без шапки, без пуговиц двух,
прямо через ограду, чугунное через литьё,
нет, не перелезает, но перелетает, как дух.
Улыбается чуть снисходительно мне Аполлон,
это он, это жизнь и поэзия, рваный рукав,
мой кумир, как сказали бы раньше, и мой эталон,
как сказали бы позже, а ныне не скажут никак.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
