Ты – оголенный нерв или провод, что одна и всё та же суть.
Манишь поближе, но не идешь. К тебе не осмелишься льнуть.
Растерзаешь клыками - хоть человек, но ведь больно дика нутром,
Если уж взбеленилась – не сладишь, не уговоришь, не угомонишь гуртом.
Бежишь в подполье, медной проволокой волосы в клочья, в опилки рвут
Воздух, оклики, взгляды, фасады – царапают все вокруг.
Раненым воешь зверем, ломаются звенья, брызжет слюна врагу
В лицо и уши, в самое пекло сердца. Тушит, глушит и нагоняет жуть.
Стать недругом просто, даже шутя, ткни пальцем, больное затронь.
Глаза-верстаки закрутятся во всю ось, загонят в смертельную хворь.
И вроде, жалко тебя, деточка, девочка, и обнять бы, но риск, жесть, ух!
Не понять, не одолеть при всем желании и недоумении, ни про себя, ни вслух.
Бледностью черт дышит, беспросветностью мыслей загнанной твари угол.
В каком-то роде ты – стоик, но сто икнет, если застанут, войдут в этот твой ступор.
Ты просто пересиди его, рыча и хрипя, не (А) лиса – очумевший секач,
Подбитый мнимым ружьем любого, только явись, замаячь.
Трусиха смешная, радуга не прогнутая, бирюзовая теплая муть,
Ты родная и близкая, я бы затискала, да самой бы взять не струхнуть.
Вот скажи, если б не пестовала, не лелеяла тебя мать – аккурат с мая по май,
Уж не знаю, слетела б с катушек ты окончательно, там уж камлай-не камлай.
Выдь из угла, дуреха, (можешь хоть выползти), прими кусочек с руки.
Загривок причешем, а когти-колючки приладим на мир, как вьюнки.
За окошком свету мало,
белый снег валит-валит.
Возле Курского вокзала
домик маленький стоит.
За окошком свету нету.
Из-за шторок не идет.
Там печатают поэта —
шесть копеек разворот.
Сторож спит, культурно пьяный,
бригадир не настучит;
на машине иностранной
аккуратно счетчик сбит.
Без напряга, без подлянки
дело верное идет
на Ордынке, на Полянке,
возле Яузских ворот...
Эту книжку в ползарплаты
и нестрашную на вид
в коридорах Госиздата
вам никто не подарит.
Эта книжка ночью поздней,
как сказал один пиит,
под подушкой дышит грозно,
как крамольный динамит.
И за то, что много света
в этой книжке между строк,
два молоденьких поэта
получают первый срок.
Первый срок всегда короткий,
а добавочный — длинней,
там, где рыбой кормят четко,
но без вилок и ножей.
И пока их, как на мине,
далеко заволокло,
пританцовывать вело,
что-то сдвинулось над ними,
в небесах произошло.
За окошком света нету.
Прорубив его в стене,
запрещенного поэта
напечатали в стране.
Против лома нет приема,
и крамольный динамит
без особенного грома
прямо в камере стоит.
Два подельника ужасных,
два бандита — Бог ты мой! —
недолеченных, мосластых
по Шоссе Энтузиастов
возвращаются домой.
И кому все это надо,
и зачем весь этот бред,
не ответит ни Лубянка,
ни Ордынка, ни Полянка,
ни подземный Ленсовет,
как сказал другой поэт.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
