Мужчина — тайна для женщины, а женщина — для мужчины. Если бы этого не было, то это значило бы, что природа напрасно затратила силы, отделив их друг от друга
I.
Вроде бы жив...
Выбирай — и пути, и лестницы.
Свернуты дни и рулетом лежат — в покое.
Каждое утро он молча стоит и крестится,
в маленькой церкви на той стороне прибоя.
Снова рассветы...
И все начинается с малого:
несколько слов, остановки, пути, советы.
Снова рассветы...
Но в прошлом они, а не заново.
Он не один, но вопрос повторяется: «Где ты?..»
Все, что еще не написано, не отвечено
жмет пустотой. И по памяти бьет волною.
Тянется год, незабытой печалью меченый,
та же земля под ногами живет собою.
Круглая, вроде, и к вечности чем-то крепится,
шепчется с ветром, тоску разнося над полем.
Круглая — так же, и так же привычно вертится...
...А на краю тихо молится мой католик.
II.
К нему живое — тянется.
Глазами, лапами, и даже болью — тянется.
Меж нами всеми небольшая разница —
лишь облик.
А тепло — оно такое общее.
Все остальное — не на то заточено.
Он чувствует его сильнее всех,
пусть понятый, но непонятный
человек —
Католик.
III.
Что в имени? В его неотраженном имени?
Наискосок скользни в его покой и выменяй
на разрисованные детские мечты, на правила,
на красное от стыдобы и зноя зарево,
по-настоящему необходимый миг
его судьбы.
Не забывай, — он где-то у воды.
Лесным вечерним, одиноким шорохом,
где музыка вздымает чувства ворохом,
где прогнивают и ложатся вновь мосты.
Там жизнь указывает смысл
своих символик.
Он там, где я, но там же, где и ты.
Он в двух мирах,
чужой родной католик.
IV.
Раскладываю по тугим мешкам,
перебинтовываю грубой нитью.
Всё — в пепел, в хлам.
Он будет петь,
он снова будет сниться...
Но отпускаю — у него есть птицы,
свобода и привычный сердцу храм.
И небо, это небо — пополам.
Луны дорожка между звезд на нас косится,
напоминая, что я тоже буду сниться.
Не отвернусь. Не скроюсь. Не предам.
V.
Прокручивая дней последних ролик,
он выйдет в ночь, он вспомнит летний пруд.
И плач дождя, ромашковое поле...
Католик.
Только так его зовут.
С полной жизнью налью стакан,
приберу со стола к рукам,
как живой, подойду к окну
и такую вот речь толкну:
Десять лет проливных ночей,
понадкусанных калачей,
недоеденных бланманже:
извиняюсь, но я уже.
Я запомнил призывный жест,
но не помню, какой проезд,
переулок, тупик, проспект,
шторы тонкие на просвет,
утро раннее, птичий грай.
Ну, не рай. Но почти что рай.
Вот я выразил, что хотел.
Десять лет своих просвистел.
Набралось на один куплет.
А подумаешь — десять лет.
Замыкая порочный круг,
я часами смотрю на крюк
и ему говорю, крюку:
"Ты чего? я еще в соку”.
Небоскребам, мостам поклон.
Вы сначала, а я потом.
Я обломок страны, совок.
Я в послании. Как плевок.
Я был послан через плечо
граду, миру, кому еще?
Понимает моя твоя.
Но поймет ли твоя моя?
Как в лицо с тополей мело,
как спалось мне малым-мало.
Как назад десять лет тому —
граду, миру, еще кому? —
про себя сочинил стишок —
и чужую тахту прожег.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
