В любой момент слова находят тень,
Удобно лгать — угодно слушать правду.
Затмение. На ночь похожий день.
Мгновение. Но ты ответишь взгляду.
Ты не солжешь мне уголками губ,
Упрямым лбом не скроешь правду-матку.
И лишь в молчании ты груб,
И я ловлю лассо — твою удавку.
Я — в бисер. Ми. Си. Ля. Ми. Си. Фа диез. Бекар?
Ты тоже вспомнил Листа.
Бог создал карасс. Ваш канкан.
Здесь корень был из минус единицы.
Улыбка. Жест. Острота. Си бемоль.
И пауза. И клавиша запала.
Неточный выпад. Шутка. Боль.
Прощай. До встречи. Раунд проиграла.
Величественно он хранил печаль Ватерлоо.
Виктор Гюго
В его глазах — печаль Ватерлоо.
Он не скажет тебе ни слова,
Будет смотреть безмолвно,
Француз Бонапарт словно.
Есть лицо, а есть лица,
Он грезит Аустерлицем.
Но скоро седых волос пена
И остров Святой Елены.
Спасибо Вам! При всём уважении К Ахматовым Ващего городка.
Мдя, в самом деле тяжелый случай. Вернее - обычный, и - увы - неинтересный. Почитал диалоги. С людьми, которые пишут "душой" и не считают нужным работать над текстами общаться о литературе невозможно. Я откровенная сволочь, уж простите.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Меня преследуют две-три случайных фразы,
Весь день твержу: печаль моя жирна...
О Боже, как жирны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна.
Где первородство? где счастливая повадка?
Где плавкий ястребок на самом дне очей?
Где вежество? где горькая украдка?
Где ясный стан? где прямизна речей,
Запутанных, как честные зигзаги
У конькобежца в пламень голубой, —
Морозный пух в железной крутят тяге,
С голуботвердой чокаясь рекой.
Ему солей трехъярусных растворы,
И мудрецов германских голоса,
И русских первенцев блистательные споры
Представились в полвека, в полчаса.
И вдруг открылась музыка в засаде,
Уже не хищницей лиясь из-под смычков,
Не ради слуха или неги ради,
Лиясь для мышц и бьющихся висков,
Лиясь для ласковой, только что снятой маски,
Для пальцев гипсовых, не держащих пера,
Для укрупненных губ, для укрепленной ласки
Крупнозернистого покоя и добра.
Дышали шуб меха, плечо к плечу теснилось,
Кипела киноварь здоровья, кровь и пот —
Сон в оболочке сна, внутри которой снилось
На полшага продвинуться вперед.
А посреди толпы стоял гравировальщик,
Готовясь перенесть на истинную медь
То, что обугливший бумагу рисовальщик
Лишь крохоборствуя успел запечатлеть.
Как будто я повис на собственных ресницах,
И созревающий и тянущийся весь, —
Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицах
Единственное, что мы знаем днесь...
16 января 1934
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.