(Врата Расёмон - южные ворота городского проспекта, противоположные Императорским;хаси - палочки для еды; бэнто - коробка для еды; оби - пояс; тандзё би - приблизительно "хорошего дня")
Перед желанием выжить бессильна жизнь,
Только намерен гикнуться в одночасье –
Вздёрнут за шкирку с рявком «а ну, держись!»
Соевым соусом вымазанные хаси.
Так и живём, цепляясь за каждый вдох,
Божья еда, иль так, дунадан на лыжах..
Только, пока рефери сосчитал до трёх -
Путник прошёл врата Расёмон. И выжил.
Перед желанием пыли чужих дорог
Даже любовь не кажется хэппиэндом.
И путеводный рисовый колобок
Мается по углам одиночки-бэнто.
Что-то опять плюётся в тебя с небес,
Балуется, врубая в душе тревогу.
Левую створку когда-то пометил бес..
Путник прошёл врата Расёмон – в дорогу!
Перед желанием выпить - бессильно всё,
Выпилить этот неостановимый пейсах.
К пьяным поэтам ходит во сне Басё,
И наливает настойки на эдельвейсах.
Полная тыква, и чаши – конечно, две!
Персиковой долиной предстанет Припять.
Тихо лелея музыку в голове,
Путник прошёл. Ну как за него не выпить!
Перед желанием резать словами сталь
Каждый предлог становится необъятен.
Топай в дорогу, опустошай хрусталь,
Руки отмой от подлых чернильных пятен..
..Бес увязался за караваном вдаль,
Левая створка повязана чьим-то оби.
Выбора нет. Безумие и печаль.
Я пересёк врата Расёмон. Тандзё би.
Обступает меня тишина,
предприятие смерти дочернее.
Мысль моя, тишиной внушена,
порывается в небо вечернее.
В небе отзвука ищет она
и находит. И пишет губерния.
Караоке и лондонский паб
мне вечернее небо навеяло,
где за стойкой услужливый краб
виски с пивом мешает, как велено.
Мистер Кокни кричит, что озяб.
В зеркалах отражается дерево.
Миссис Кокни, жеманясь чуть-чуть,
к микрофону выходит на подиум,
подставляя колени и грудь
популярным, как виски, мелодиям,
норовит наготою сверкнуть
в подражании дивам юродивом
и поёт. Как умеет поёт.
Никому не жена, не метафора.
Жара, шороху, жизни даёт,
безнадежно от такта отстав она.
Или это мелодия врёт,
мстит за рано погибшего автора?
Ты развей моё горе, развей,
успокой Аполлона Есенина.
Так далёко не ходит сабвей,
это к северу, если от севера,
это можно представить живей,
спиртом спирт запивая рассеяно.
Это западных веяний чад,
год отмены катушек кассетами,
это пение наших девчат,
пэтэушниц Заставы и Сетуни.
Так майлав и гудбай горячат,
что гасить и не думают свет они.
Это всё караоке одне.
Очи карие. Вечером карие.
Утром серые с чёрным на дне.
Это сердце моё пролетарии
микрофоном зажмут в тишине,
беспардонны в любом полушарии.
Залечи мою боль, залечи.
Ровно в полночь и той же отравою.
Это белой горячки грачи
прилетели за русскою славою,
многим в левую вложат ключи,
а Модесту Саврасову — в правую.
Отступает ни с чем тишина.
Паб закрылся. Кемарит губерния.
И становится в небе слышна
песня чистая и колыбельная.
Нам сулит воскресенье она,
и теперь уже без погребения.
1995
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
