Если тебе понадобится рука помощи, знай — она у тебя есть — твоя собственная. Когда ты станешь старше, ты поймешь, что у тебя две руки: одна, чтобы помогать себе, другая, чтобы помогать другим
..Помню мелочи, чёрточки про него,
Но не помню главного.
Помню, пальцем обои тер, смущаясь, -
А плавно ли
Загорались глаза, когда выходил один
Против силы, сумевшей выбесить?
Нет, не помню, хоть вешайте,
И уже не случится выяснить.
Косорукую помню татуировку
(Это ж надо – прийти в салон,
И напиться с мастером!)
Но забылся ветки под ветром
Метельный сон.
(Мы его рисовали потом фломастером,
Из движения вырастив целое таолу.
Таолу я помню. Движение ветки –
Нет.
Но помню, как на полу,
Из китайских чаш
Поливая линолеум четырёхпроцентной водой,
Мы валялись, пьяные, рыжие, гениальные,
Разумеется, с бородой.
(Я не помню! А ведь уже, наверное,
Где-то точился нож,
Поверялись карты, пехота брала паёк –
Чтоб, не теряя ни дня,
Навалиться лавиной сует, косяков, рож,
И отобрать её
У него. А потом – его. У меня.
Даже помню, они снова встречались
Раз, или два..
Чего уж тут, без обид.
Но забылось, как не было, на какую часть
Седой была его голова
В двадцать восемь.
Кстати, если не помнить –
То не болит.
Помню всякую ересь,
Неведомые миражи;
Не память, а мусорный бак!
И не спишешь на перебои от перепоя..
Только, порою кажется, самое главное –
Помнить не то, что жил,
И даже не то, что нет.. -
А вздрагивать, вспоминая, как
Стоял, смущаясь, и тихо
Поглаживал пальцем обои..
Потому что искусство поэзии требует слов,
я - один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой,-
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф - победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя,-
это чувство забыл я.
В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто, туалеты невест - белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей -
деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.
Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут -
тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор - не кричать же слугу -
да чешу котофея...
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем - все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времен - это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить - динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.
Декабрь 1969
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
