Ночь без суфлёра. Белёса, как хмель, темнота.
И, до того как будильник салютом винтовок
грянет, мы будем учиться паденьям летя –
азбуке мягкой щекотки у божьих коровок.
Бабочкин пульс махаонный – язык – о губу…
Векторы зная касаний – пастись у обрыва, –
божьи коровки уверенно ищут тропу.
Сахаром слёзы блестят на глазах черносливьих.
Пыльный сверчок выползает из тумбочки и
в сладкий компот доливает напевы избушки.
Божьи коровки легко переходят ручьи.
Божьим коровкам забавно бодаться друг с дружкой.
Чёрные капельки ночи, рассветная аль,
эль, утоляющий жажду танцующих эльфов…
Воздух, зажатый ручонками тоненьких жал,
гибнет в губах. Мы становимся воздуха эхом,
эхом жужжащих жуков в котелке света бра,
острой приправой постели – изюмистый кетчуп…
Ночи целую ладошки устало. С утра
божьей коровкой усну на любимом предплечье.
За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,
Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать.
Как я ненавижу пахучие древние срубы!
Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,
Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко;
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.
Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,
Еще в древесину горячий топор не врезался.
Прозрачной слезой на стенах проступила смола,
И чувствует город свои деревянные ребра,
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,
И трижды приснился мужам соблазнительный образ.
Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник.
Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.
Ноябрь 1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
