Просто ты забыла много, поэтому ночь груба,
просто детство опало, как лепестки, и выцвело…
Помнишь, лето дрожало, гудело на дне провинции,
где неведомо море и соль не собирается на губах,
где невиданы горы, но цепи твоих вершин
обозримы… Поднимайся, барахтайся, забирайся!
Мы кораблики. Каждому – путь, и простор, и айсберг.
Вот тебе начало: разрезали кровлю, втянули в мир.
И давай, дыши.
Чьи-то руки беспокойны, как стоны чаек,
чьи-то руки трепещут рядом. Ты ждешь, нагая.
Ты растешь. Одеваешься, обуваешься, постигаешь,
как все в мире жмет… как маняще все и печально.
Над столом щебечешь, над книжкой опять зеваешь,
над разбитой чашкой, словно над мертвой, плачешь.
Как бессилен вечер, вожделенно чужое платье,
как отчаянно невыносимо, что ты живая,
ограничена телом, домом. Всюду не поняли, не додали:
у того есть плеер, у этого торт в гостиной.
У тебя есть папа, и это с гостями не совместимо.
Ты бредешь среди летнего гула и трут сандалии.
Вася младше. На семь минут. Между вами нить,
как положено. Он, что ежик, колок, когда разбужен,
и криклив в обед. Добывая монетки в лужах,
смутно ощущаешь что-то, что вас роднит.
Помнишь, засыпаете? Снежинки снуют пугливо
по периметру дома, без края и без конца.
Все неотвратимо. Под пьяной рукой отца
брянькнет бабушка, как расстроенное пианино.
А на утро не выйти в школу. Хоть фонари
пробивают темень. И кажется, будто вверх,
набегает снег, набухает день. Но входную дверь
не откроешь. Тело спит с другой стороны двери.
Все пройдет, опадет, выцветет, убежит,
юркнет в памяти, как по тропинке ящер.
Мы на то бесхозны, безызвестны и проходящи,
чтоб друг в друге отпечататься и зажить.
Перемолится все, перемелется. Вспомнишь, выцепишь
как плелась домой и думала не успеть,
и несла в себе этот отчаянный гул провинции
и надежду, молчавшую, словно степь.
Старик с извилистою палкой
И очарованная тишь.
И, где хохочущей русалкой
Над мертвым мамонтом сидишь,
Шумит кора старинной ивы,
Лепечет сказки по-людски,
А девы каменные нивы -
Как сказки каменной доски.
Вас древняя воздвигла треба.
Вы тянетесь от неба и до неба.
Они суровы и жестоки.
Их бусы - грубая резьба.
И сказок камня о Востоке
Не понимают ястреба.
стоит с улыбкою недвижной,
Забытая неведомым отцом,
и на груди ее булыжной
Блестит роса серебрянным сосцом.
Здесь девы срок темноволосой
Орла ночного разбудил,
Ее развеянные косы,
Его молчание удлил!
И снежной вязью вьются горы,
Столетних звуков твердые извивы.
И разговору вод заборы
Утесов, свержу падших в нивы.
Вон дерево кому-то молится
На сумрачной поляне.
И плачется, и волится
словами без названий.
О тополь нежный, тополь черный,
Любимец свежих вечеров!
И этот трепет разговорный
Его качаемых листов
Сюда идет: пиши - пиши,
Златоволосый и немой.
Что надо отроку в тиши
Над серебристою молвой?
Рыдать, что этот Млечный Путь не мой?
"Как много стонет мертвых тысяч
Под покрывалом свежим праха!
И я последний живописец
Земли неслыханного страха.
Я каждый день жду выстрела в себя.
За что? За что? Ведь, всех любя,
Я раньше жил, до этих дней,
В степи ковыльной, меж камней".
Пришел и сел. Рукой задвинул
Лица пылающую книгу.
И месяц плачущему сыну
Дает вечерних звезд ковригу.
"Мне много ль надо? Коврига хлеба
И капля молока,
Да это небо,
Да эти облака!"
Люблю и млечных жен, и этих,
Что не торопятся цвести.
И это я забился в сетях
На сетке Млечного Пути.
Когда краснела кровью Висла
И покраснел от крови Тисс,
Тогда рыдающие числа
Над бледным миром пронеслись.
И синели крылья бабочки,
Точно двух кумирных баб очки.
Серо-белая, она
Здесь стоять осуждена
Как пристанище козявок,
Без гребня и без булавок,
Рукой указав
Любви каменной устав.
Глаза - серые доски -
Грубы и плоски.
И на них мотылек
Крыльями прилег,
Огромный мотылек крылами закрыл
И синее небо мелькающих крыл,
Кружевом точек берег
Вишневой чертой огонек.
И каменной бабе огня многоточие
Давало и разум и очи ей.
Синели очи и вырос разум
Воздушным бродяги указом.
Вспыхнула темною ночью солома?
Камень кумирный, вставай и играй
Игор игрою и грома.
Раньше слепец, сторох овец,
Смело смотри большим мотыльком,
Видящий Млечным Путем.
Ведь пели пули в глыб лоб, без злобы, чтобы
Сбросил оковы гроб мотыльковый, падал в гробы гроб.
Гоп! Гоп! В небо прыгай гроб!
Камень шагай, звезды кружи гопаком.
В небо смотри мотыльком.
Помни пока эти веселые звезды, пламя блистающих звезд,
На голубом сапоге гопака
Шляпкою блещущий гвоздь.
Более радуг в цвета!
Бурного лета в лета!
Дева степей уж не та!
1919
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
