Пишу. Уж заполночь. Но солнце в груди, что Вами зажжено, стучится в пыльное оконце, стучится в пыльное окно. Когда б я в силах был молчанье сдержать под этот стукоток, под это пыльное стучанье, когда и воздуха глоток не лезет в пыльную трахею, когда под этот перестук припоминается Психея – душа пыльна любовных мук.
Да что душа! И тело тоже стремится Вас запечатлеть. Оно без Вас гореть не может – ну как без Вас ему гореть? Как вряд ли Вы могли заметить, была гроза, и ливень был, но и течению столетий не затушить любовный пыл мой.
Бог мой, я скажу Вам дале: Вы упоительно давно так низко в душу мне запали, что мне уже не все равно, откуда Вы и кто такая, с каких неведомых орбит, моей орбите потакая, явились. Помню, Гераклит в своих писаниях не дважды входил, уже не выходя. Вот так и я – любовной жажды, увы, в отсутствие дождя не утолить. Возьмем Данаю. Но нам Данаи не дано. Я вновь о Вас припоминаю от стука в пыльное окно.
Вот и любовь, не запылилась…
Продолжу так: пора признать, в меня смятение вселилось, - писать Вам, или не писать? Пока ж пишу, перу вверяю свой нежный нрав, свой пылкий пыл, себе сомнений добавляю…
А впрочем, как бы челн ни плыл – княжна, увы, стремится в воду. Вам это следует учесть. И не влияют на погоду ни красота ее, ни честь. Ведь жизнь, – она лишь раз даётся, поди-попробуй, предреки, как Ваше слово отзовется с крутого берега реки.
P.S. Все так же крутится планета. На самой пыльной из планет я до рассвета жду ответа. Предпочитаю tet-a-tet.
Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.
II
Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.
III
Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.
IV
Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.
V
Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам...
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.
VI
Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это - временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берЈт -
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!
VII
Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.
VIII
Когда так много позади
всего, в особенности - горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство -
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
октябрь 1969, Коктебель
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
