Нам не дано вернуть привычный цвет
Словам, что стёрлись от употребленья.
Из сказанного в первый день творенья
Глагола улетучился секрет
Божественного творческого мига:
"Да будет"… Было… было бы… дабы...
Слова пророка чересчур грубы.
Он некую потрёпанную книгу
Толкует с пылом, с жаром, вкривь и вкось,
Но вот, устав быть гласом вопиющим,
Махнув рукой, к моленью о насущном
Присочиняет вечное "авось".
Авось да будет днесь и хлеб, и свет,
И бормотание раскатов грома,
Земной Эдем, чума на оба дома
И то, чему ещё названья нет.
Да не дано поэту предсказать
пределы жизненного срока.
Жизнь словом не возможно обуздать -
Ни умнику-поэту, ни пророку.
И что с того, что сбудутся стихи
до запятой, до точки?..
Ведь отточие,
опять появится в конце строки -
бездонен Книги жизненной источник.
)))
Когда рука заботливая Бога
Накроет солнца мячик золотой,
Раскроется торжественно и строго
Космическая Книга над землёй.
И тень от этой книги чёрной краской
Зальёт пустые акварели дня.
Как тихо...как темно...С какой опаской
Душа во сне исходит из меня.
Ночной совой, печальной мудрой птицей
Летит туда, сквозь тьму и облака,
Где так призывно светятся страницы
И чертит всемогущая рука
Пророчества слова. Все тайны, сроки,
Пределы - жить, любить и умирать..
Душа моя, читатель одинокий,
Прошу - ослепни...Разучись читать...
авось да будут)
*почитала комменты. простите за куцесть моего.)
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
любовницу – из чистой показухи.
Он произнес: «Теперь она в Раю».
Тогда о нем курсировали слухи,
что сам он находился на краю
безумия. Вранье! Я восстаю.
Он был позер и даже для старухи -
мамаши – я был вхож в его семью -
не делал исключения.
Она
скитается теперь по адвокатам,
в худом пальто, в платке из полотна.
А те за дверью проклинают матом
ее акцент и что она бедна.
Несчастная, она его одна
на свете не считает виноватым.
Она бредет к троллейбусу. Со дна
сознания всплывает мальчик, ласки
стыдившийся, любивший молоко,
болевший, перечитывавший сказки...
И все, помимо этого, мелко!
Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
Грузин кричит над ухом «Сулико».
И только смерть одна ее спасет
от горя, нищеты и остального.
Настанет май, май тыща девятьсот
сего от Р. Х., шестьдесят седьмого.
Фигура в белом «рак» произнесет.
Она ее за ангела, с высот
сошедшего, сочтет или земного.
И отлетит от пересохших сот
пчела, ее столь жалившая.
Дни
пойдут, как бы не ведая о раке.
Взирая на больничные огни,
мы как-то и не думаем о мраке.
Естественная смерть ее сродни
окажется насильственной: они -
дни – движутся. И сын ее в бараке
считает их, Господь его храни.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.