Человек говорит: человек.
И думает: который век
ем яблоко, брожу по лужам, гляжу в окно,
ем яблоко, гляжу по лужам, брожу в окно…
Есть яблоко, –
думает человек.
Есть, – яблоко думает, – человек.
И еще, погляди в окно, – думает яблоко, – поброди по лужам, посеребри свой бег.
Золоти свой бок, отражайся в лужах, стучи в окно, –
думает человек, а говорит, –
понимаешь, яблоко, человек…
Разве мы с тобой не одно?
Разве не на вершине дно,
а вершина со львом во рву? –
Человек рассуждает так…
///
Смерть подбрасывает пятак
и теряет: пожалуй, знак, –
размышляет, – пусть; суеверья врут,
кто созреет раньше, того сорву…
Обычно мне хватает трёх ударов.
Второй всегда по пальцу, бляха-муха,
а первый и последний по гвоздю.
Я знаю жизнь. Теперь ему висеть
на этой даче до скончанья века,
коробиться от сырости, желтеть
от солнечных лучей и через год,
просроченному, сделаться причиной
неоднократных недоразумений,
смешных или печальных, с водевильным
оттенком.
Снять к чертям — и на растопку!
Но у кого поднимется рука?
А старое приспособленье для
учёта дней себя ещё покажет
и время уместит на острие
мгновения.
Какой-то здешний внук,
в летах, небритый, с сухостью во рту,
в каком-нибудь две тысячи весёлом
году придёт со спутницей в музей
(для галочки, Европа, как-никак).
Я знаю жизнь: музей с похмелья — мука,
осмотр шедевров через не могу.
И вдруг он замечает, бляха-муха,
охотников. Тех самых. На снегу.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
