Почему, как в детстве, нельзя заходить на край?
Почему мы ищем последствия и причины?
Почему нельзя сказать: это мой мужчина,
это мой – и с ним, пожалуйста не играй?
Почему все загружено и не полно?
Покупаешь шкаф и чинишь сто лет сарай.
Но не скажешь, не скажешь: мама, не умирай.
Потому что знаешь, что не исполнят.
Ты мечтаешь о ком-то: голосе, пальцах, теле…
тащишь теплое облако вместе с собой в кровать.
А ему там – совсем свое и совсем плевать,
вы и видитесь раз в неделю.
Ты, конечно, любишь людей и слова горячие,
разбиваешь планы, словно тугие грядки.
Но когда находишься в беспорядке…
понимаешь, что за людьми не спрячешься.
Почему стареют люди и утихают,
как комплект заезженных батареек?
В моем доме слова и книги уже не греют,
и становится невыносимо любить стихами.
Сообщать, что выхлопов много и хлопьев много,
что спешишь чужих детей забирать из сада,
что песок зимой, как спасение, как рассаду
досыпают на отравленные дороги.
Я же помню в себе горение, веру тоже,
что-то легкое, словно платьице или тюль,
полыхавшее и бездонное, как июль…
ах, дышал июль над загоравшей кожей!
Подари мне, пожалуйста, краешек моря зыбкий,
недозрелую грушу, веток, пускай, еловых,
недозрелую душу, неизмученное слово.
Я не жду открытий. Подари мне свою улыбку,
настоящих слез, как прозрачную горсть горошин.
И останься крепким, как подорожник дикий.
Поживи всерьез и не стань одинокой льдинкой.
Я прошу тебя: будь встревоженным и хорошим.
За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,
Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать.
Как я ненавижу пахучие древние срубы!
Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,
Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко;
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.
Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,
Еще в древесину горячий топор не врезался.
Прозрачной слезой на стенах проступила смола,
И чувствует город свои деревянные ребра,
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,
И трижды приснился мужам соблазнительный образ.
Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник.
Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.
Ноябрь 1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
