Весов качнется день, качнется ночь.
И яблоко медового рассвета,
Горчинкой сердцевины разогрето,
От яблони откатывает прочь.
А дальше – затуманенный закат,
Как духа опустевшие глазницы,
И молний ослепительные спицы
У колесницы радужной Маат.
Что перетянет – сердце, иль перо,
Покой ли, грусть, обида, или ярость?
Почти что незамеченная малость.
Почти! Но все открылось…и – зеро.
И медленно Анубиса спина
Согнется, тенью падая под ноги.
Отпрянут озабоченные боги,
И в ниши их укутает стена.
А дальше – дальше б только не упасть,
Ступая по висячему канату.
Повязку на глаза и в уши вату,
Что б не учуять алчущую пасть.
Весы качнутся ночи сединой.
И яблоко рассвета неземного
В руках Амона вечно молодого
Поникнет червоточинкой-луной.
Маат ("страусиное перо"), богиня истины, правосудия и гармонии.
Анубис, бог - покровитель мёртвых.
Амон ("сокрытый", "потаённый"), бог солнца.
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, -
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная -
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился - доселе не верится -
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное - это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда -
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. "Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся".
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
