Заметил, начинаю быть сентиментальным,
стишком грешащий часто погребальным,
сопливым от дешевенькой попсы.
Причина - малость где-то в области анальной,
но в основном – в душе и в сфере церебральной, -
романтик престарелый средней полосы.
Во многом предсказуем, но неадекватен,
не интересен юным Олям, Валям, Катям…
Горбатый, как вчерашний сыр. Хромой.
На водку перестал бюджет семейный тратить,
весь - на диване, весь в стихах и весь в халате,
для суеты - слепой, глухой, немой.
И кровь, что вскипятил, с чужих страниц уже стекает.
Стаю элементарным и в желаньях дерзких усыхаю.
В мечтах – лишь бред, и на страстях - парик.
Качая штору, сумрак в кабинет вползает,
всем говорю, кто помнит, кто сейчас зевает,
- сто лет, сто вечеров, - и я вернусь. На миг,
хотя бы, но вернусь. Я это точно знаю.
Не гасите лишь ночник!
Когда менты мне репу расшибут,
лишив меня и разума и чести
за хмель, за матерок, за то, что тут
ЗДЕСЬ САТЬ НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ.
Тогда, наверно, вырвется вовне,
потянется по сумрачным кварталам
былое или снившееся мне —
затейливым и тихим карнавалом.
Наташа. Саша. Лёша. Алексей.
Пьеро, сложивший лодочкой ладони.
Шарманщик в окруженьи голубей.
Русалки. Гномы. Ангелы и кони.
Училки. Подхалимы. Подлецы.
Два прапорщика из военкомата.
Киношные смешные мертвецы,
исчадье пластилинового ада.
Денис Давыдов. Батюшков смешной.
Некрасов желчный.
Вяземский усталый.
Весталка, что склонялась надо мной,
и фея, что мой дом оберегала.
И проч., и проч., и проч., и проч., и проч.
Я сам не знаю то, что знает память.
Идите к чёрту, удаляйтесь в ночь.
От силы две строфы могу добавить.
Три женщины. Три школьницы. Одна
с косичками, другая в платье строгом,
закрашена у третьей седина.
За всех троих отвечу перед Богом.
Мы умерли. Озвучит сей предмет
музыкою, что мной была любима,
за три рубля запроданный кларнет
безвестного Синявина Вадима.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
