Если – в звонок – нежданно, поди, негаданно, - смейся, негодница, но открывать не смей. С лестницы дует опасности лёгкой ладаном, косы твои неприлично совсем распатланы, в плейере плачет скрипка Ванессы Мэй, - громче слезы твоей.
С лестницы тянет мягкой клубничной жвачкою. Дверь дермантинова, дырчата, не нова. А полусмерть приходит немым захватчиком, держит в аристократических тонких пальчиках мельницы божие, адские жернова.
Ты говоришь, что давно ожидала – солоны были часы ожидания, булки да леденцы... Но полусмерть посылала на все три стороны, кроме четвёртой, где вдовы уже соломенны, и где обмолвлены мачехи и отцы, и по себе же – колоколом – дзынь!
А полусмерть – загадками да намёками – "полно, ещё ты не выросла – в декаданс! Это для туч, а ты ещё, детка, облако, и у тебя – естественные хлопоты – игры в бродилки, тетрисы, мортал-комбаты, - это затеи давно мне уже все побоку!
Можешь катиться – Киев-Варшава-Гданск, можешь проситься: кто-то возьмёт, кто-то даст...
Будешь просить: мол, скорей возвращайтесь и грейтесь кострами, мальчики, пачками в складчину, соками блудных дев... Время – оно не линейно, оно обманчиво. Только вчера казалось, что всё – солдатчина! – а вот уже позади, не изучено, но оплачено, - всё промелькнуло, даже и не задев.
Мальчики бродят в тёмных лесах Богемии, мальчики все богемны, о боги, все! Ты понимаешь, что вы все – без роду-племени, все однокровны, родственны, одноплеменны, все – однорукие, словно бандиты, демоны, ищущие себя посреди шоссе.
Только тебе, кроха, не торопиться бы, - хоть бы вернулись слабые твои рыцари!
Ты ещё слишком проста и ещё плоска, плачет ручная твоя тоска, что с тобой – тоска"...
С лестницы дует чем-то тлетворным, тамошним... Дверь незнакомцам не велено открывать. Только ты, детка, очень по-детски взбалмошна, наперекор делаешь всё, жеманишься, словно тебе не двадцать, а тридцать пять в свете детектора в тысячу киловатт.
Слушай, за дверью – пусто, - она на цыпочках входит в квартиру и гладит твою тоску, спящую на боку. Знаешь, тебе повезло, что она не вспыльчива, изредка чуть забывчива – за добычею слишком не гонится, чтоб предавать песку. Видишь, она щадяща: оделась юношей – тем, из богемных защитников, детских снов... Хоть она за собой оставляет пустоши, детка, не бойся, - небольно отрежет будущее, слишком прекрасно освоила ремесло.
Зря ты, конечно, открыла, хотя отсрочки на день или сотню навряд ли могли спасти. Ты же сама не верила ни в пророчества, ни пожеланьям, что в судьбы тебе пророчили все хэппи-энды а-ля Даниэла Стил.
Так что всё в норме: стирается плёнка в плейере, дверь не закрыта – качается сквозняком...
Зря ты, конечно, кому-то сейчас поверила, выбежав простоволосая, босиком; зная: придёт «полусмерть», половина.... – надо ли слышать, впускать, если завтра он – был таков??
...думаешь, детка.
а в комнате пахнет ладаном.
И коньяком, конечно же, коньяком...
Облетали дворовые вязы,
длился проливня шепот бессвязный,
месяц плавал по лужам, рябя,
и созвездья сочились, как язвы,
августейший ландшафт серебря.
И в таком алматинском пейзаже
шел я к дому от кореша Саши,
бередя в юниорской душе
жажду быть не умнее, но старше,
и взрослее казаться уже.
Хоть и был я подростком, который
увлекался Кораном и Торой
(мама – Гуля, но папа – еврей),
я дружил со спиртной стеклотарой
и травой конопляных кровей.
В общем, шел я к себе торопливо,
потребляя чимкентское пиво,
тлел окурок, меж пальцев дрожа,
как внезапно – о, дивное диво! –
под ногами увидел ежа.
Семенивший к фонарному свету,
как он вляпался в непогодь эту,
из каких занесло палестин?
Ничего не осталось поэту,
как с собою его понести.
Ливни лили и парки редели,
но в субботу четвертой недели
мой иглавный, игливый мой друг
не на шутку в иглушечном теле
обнаружил летальный недуг.
Беспокойный, прекрасный и кроткий,
обитатель картонной коробки,
неподвижные лапки в траве –
кто мне скажет, зачем столь короткий
срок земной был отпущен тебе?
Хлеб не тронут, вода не испита,
то есть, песня последняя спета;
шелестит календарь, не дожит.
Такова неизбежная смета,
по которой и мне надлежит.
Ах ты, ежик, иголка к иголке,
не понять ни тебе, ни Ерболке
почему, непогоду трубя,
воздух сумерек, гулкий и колкий,
неживым обнаружил тебя.
Отчего, не ответит никто нам,
все мы – ежики в мире картонном,
электрическом и электронном,
краткосрочное племя ничьё.
Вопреки и Коранам, и Торам,
мы сгнием неглубоким по норам,
а не в небо уйдем, за которым,
нет в помине ни бога, ни чё…
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
