Женщина в белом рисует море, что ещё, чёрт возьми, рисовать? Платья в шкафу дожирает моль и пыль покрывает её кровать. Белые чайки, большие горы, змей с цветомузыкой на хвосте, ласковый солнечный светлый город вдруг появляется на холсте. Пыль покрывает полы и стены, стёкла разбиты, зарос камин. Кожа бледна, под глазами — тени, хоть ты насильно её корми. В солнечном городе чистый воздух, пара на пристани смотрит вдаль, на горизонте легко и грозно яркая утренняя звезда. Дверь покосилась, гниют ступени, парк сорняками зарос давно, море у пристани волны пенит, в воздухе звуки волшебных нот. Женщина в белом рисует море, белые-белые корабли, белая линия за кормою, синяя лёгкость небесных плит. Вены ворочаются под кожей, в красных прожилках её глаза; ну на кого ты теперь похожа? Мусор в редеющих волосах. Женщина в белом. Чуть позже — в сером. Сохнет на воздухе акварель. Падают выцветшие портьеры. Так начинается твой апрель.
Женщина в сером рисует горы, белые, выспренние снега, где-то остался приморский город, парусность лёгких лихих регат. Горы кромсают небесный купол, горы прекрасны — куда ни глянь, горное озеро — точно кубок, выпей за здравие, Гаолян. Серая койка, такой же столик (ножки привинчены, не поднять), женщина в белом, богиня боли, чистое воинство, божья рать. Шприц и таблетка — а после кушать, кушать и в койку, и снова шприц. Горы, как люди, имеют души ирбисов снежных, льняных тигриц. Тропка, по тропке идёт цепочка, средний — мужчина её мечты, тот же, что в городе (между строчек) с дамой гуляющий у воды. Сразу заметна его фигура, зелень густа за его спиной, как его звали — Володя, Юра? Юра, наверное. Всё равно. Серая койка всю ночь пустует, трудно без света, но так быстрей, женщина в белом опять рисует горы в ближайшем из сентябрей. Кожа да кости, глаза навыкат, кисть номер десять, три цикла лун. К запертой двери уже привыкла. Так начинается твой июнь.
Женщина в чёрном. А может, в белом. Всё-таки в белом: во всех цветах, цвета пушистой бурлящей пены, цвета побеленного холста, цвета белья на витых верёвках, цвета тяжёлых степных церквей, цвета мечей раскалённых, ковких и стариковских седых бровей, цвета больницы, ночей гренландских, цвета горящих на солнце льдов, цвета простой материнской ласки, цвета-смешения всех цветов.
Всё завершится. Покой настанет. Белый, холодный пустой покой. Бог говорил твоими устами, кисти держал он твоей рукой. Женщина в комнате раз за разом бьётся о стенку, сползает вниз.
Кто ты такая? Tabula rasa. Холст обесцвеченный. Чистый лист.
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
Между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой -
словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
1962
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
