Набрал бутылок он на суп,
съел, вытер руки о штаны,
и был он - ни умён, ни глуп -
заложником своей страны...
* * *
Длинная шея, высокая грудь,
стразы, как звёзды, сверкают в ушах...
Ей бы к глазам подошёл изумруд,
может, подарит какой падишах...
Счастие ловит и днём, и в ночи,
номер гостиницы - домом родным...
Ну, не таскать же, ей-ей, кирпичи,
и заводской не заглатывать дым...
Где-то под утро поймает такси,
съёмной квартире неведом уют,
смоет make-up, и немного поспит...
Может, приснится ей детский приют,
где свою маму отчаянно ждёт,
девочка лет с половиной пяти...
Горек сиротский искусственный мёд,
жизнь в тупике... Как же выход найти?
* * *
На столе кусочек хлеба,
Чай остывший в старой кружке,
А в окне кусочек неба
С жёлтой месяца краюшкой...
Мухи скудно пировали:
Кроме хлеба нет поживы,
И предвидится едва ли -
Хорошо, хоть этим живы...
Старый мусорник за домом
Да пять - шесть пустых бутылок...
Горечь в сердце встала комом:
Всё потеряно, что было...
На столе кусочек хлеба -
Результат от подаянья...
О безжалостное небо,
По грехам ли наказанье?
* * *
„Страшно жить!» - гениально сказанные слова,
только сквозь сон не пойму для чего и кому?
Жёсткой сегодня ночью кажется мне кровать,
сон обесточил мозг - непостижимо уму...
Жёлтые брызги волны смоют последний лоск
с томных мгновений сна, где закипает печаль.
Если свечу зажжёшь, мягким я стану, как воск,
если откроешь глаза, в них я увижу сталь...
Зачем ложиться в кровать, если не видишь снов,
мир односложен и зол - сон наших чувств приют.
Душу свою закрой на ключ или на засов,
а то, не ровен час, спросонья в неё наплюют...
Еще далёко мне до патриарха,
Еще не время, заявляясь в гости,
Пугать подростков выморочным басом:
"Давно ль я на руках тебя носил!"
Но в целом траектория движенья,
Берущего начало у дверей
Роддома имени Грауэрмана,
Сквозь анфиладу прочих помещений,
Которые впотьмах я проходил,
Нашаривая тайный выключатель,
Чтоб светом озарить свое хозяйство,
Становится ясна.
Вот мое детство
Размахивает музыкальной папкой,
В пинг-понг играет отрочество, юность
Витийствует, а молодость моя,
Любимая, как детство, потеряла
Счет легким километрам дивных странствий.
Вот годы, прожитые в четырех
Стенах московского алкоголизма.
Сидели, пили, пели хоровую -
Река, разлука, мать-сыра земля.
Но ты зеваешь: "Мол, у этой песни
Припев какой-то скучный..." - Почему?
Совсем не скучный, он традиционный.
Вдоль вереницы зданий станционных
С дурашливым щенком на поводке
Под зонтиком в пальто демисезонных
Мы вышли наконец к Москва-реке.
Вот здесь и поживем. Совсем пустая
Профессорская дача в шесть окон.
Крапивница, капризно приседая,
Пропархивает наискось балкон.
А завтра из ведра возле колодца
Уже оцепенелая вода
Обрушится к ногам и обернется
Цилиндром изумительного льда.
А послезавтра изгородь, дрова,
Террасу заштрихует дождик частый.
Под старым рукомойником трава
Заляпана зубною пастой.
Нет-нет, да и проглянет синева,
И песня не кончается.
В пpипеве
Мы движемся к суровой переправе.
Смеркается. Сквозит, как на плацу.
Взмывают чайки с оголенной суши.
Живая речь уходит в хрипотцу
Грамзаписи. Щенок развесил уши -
His master’s voice.
Беда не велика.
Поговорим, покурим, выпьем чаю.
Пора ложиться. Мне, наверняка,
Опять приснится хмурая, большая,
Наверное, великая река.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
