Мне помнится, ей исполнилось девятнадцать, некруглое, неделящееся число,
Она умела божественно улыбаться, мужчин отправляя в утиль, на погост, на слом.
И в каждом её движении торопливом, кокетливом, безупречном, как ровный круг,
Читалась Эрато, Терпсихора, Клио и прочие музы, вступающие в игру.
Я вырос и стал умнее, серьёзней, выше, хотя в карманах по-прежнему пустота,
Я бросил гулять по холодным столичным крышам и бросил жить по принципу «от винта!»
Я бросил бояться, ныкаться и стесняться, и как-то раз я её повстречал в пути,
И было ей по-прежнему девятнадцать, и я постеснялся даже к ней подойти.
Я жил, растил животик, менял работы, полтинник скоро, полвека ушло в трубу,
Сосед по дому рассказывал анекдоты, начальство мне виделось в белом большом гробу.
Но изредка — раз в два года, а может, реже, я видел на разных обложках — текут года,
И только она остаётся такой же, прежней, и ей девятнадцать: отныне и навсегда.
Когда-нибудь я взойду на ладью Харона, безликого и бессрочного старика,
Я дам ему драхму — не более, драхму ровно, загробную взятку, последний земной откат.
И будут молчать печальные домочадцы, и будет свободна пустая моя душа,
А ей — я уверен — по-прежнему девятнадцать, и снова она божественно хороша.
Искусственность дыхания рот в рот,
На выдох-вдох - чтобы трещали рёбра...
Ну, что же ты? Дыши, дыши, сынок!
Ну, что же ты? Дыши, дыши, урод!
Открыл глаза. Ну, здравствуй. Вечер добрый.
Теперь ты жив. Теперь ты одинок.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
