Где на глобусе параллелями (неэвклидовыми пока) выгибаем прямые элями за сферические бока. Устоять бы на склоне, падая головою за горизонт, прогуляться палаццо Падуи в самый лучший его сезон, ускользая печально облаком, то ли снежным, а то ли нет, Тициана священным обликом, Донателло ли на коне. По каналам бежать без устали по ревущим горбинам волн, там Венеры ногами муслили непорочно и роково. Императором (знаем, плавали!) свысока оглядеть окрест, словно льдом, похрустеть суставами, обещая в другой приезд непременно сходить к Антонию, акапелло сказать привет и поверить числом гармонию, сочинить на ходу куплет. В пустоте оперевшись на ноги без опоры в тугую твердь, ощутить, словно поле бранное, за плечом молодую смерть. И с улыбкой совета спрашивать, жить, как будто последний день, возрождаться наутро заживо в неклассическом па-де-де.
Обступает меня тишина,
предприятие смерти дочернее.
Мысль моя, тишиной внушена,
порывается в небо вечернее.
В небе отзвука ищет она
и находит. И пишет губерния.
Караоке и лондонский паб
мне вечернее небо навеяло,
где за стойкой услужливый краб
виски с пивом мешает, как велено.
Мистер Кокни кричит, что озяб.
В зеркалах отражается дерево.
Миссис Кокни, жеманясь чуть-чуть,
к микрофону выходит на подиум,
подставляя колени и грудь
популярным, как виски, мелодиям,
норовит наготою сверкнуть
в подражании дивам юродивом
и поёт. Как умеет поёт.
Никому не жена, не метафора.
Жара, шороху, жизни даёт,
безнадежно от такта отстав она.
Или это мелодия врёт,
мстит за рано погибшего автора?
Ты развей моё горе, развей,
успокой Аполлона Есенина.
Так далёко не ходит сабвей,
это к северу, если от севера,
это можно представить живей,
спиртом спирт запивая рассеяно.
Это западных веяний чад,
год отмены катушек кассетами,
это пение наших девчат,
пэтэушниц Заставы и Сетуни.
Так майлав и гудбай горячат,
что гасить и не думают свет они.
Это всё караоке одне.
Очи карие. Вечером карие.
Утром серые с чёрным на дне.
Это сердце моё пролетарии
микрофоном зажмут в тишине,
беспардонны в любом полушарии.
Залечи мою боль, залечи.
Ровно в полночь и той же отравою.
Это белой горячки грачи
прилетели за русскою славою,
многим в левую вложат ключи,
а Модесту Саврасову — в правую.
Отступает ни с чем тишина.
Паб закрылся. Кемарит губерния.
И становится в небе слышна
песня чистая и колыбельная.
Нам сулит воскресенье она,
и теперь уже без погребения.
1995
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
