Если бы я был царь, я бы издал закон, что писатель, который употребит слово, значения которого он не может объяснить, лишается права писать и получает сто ударов розог
Зыбкой вечности планктон, монотонно равнодушный,
зачарованно слепой, слишком нежный, мягкий слишком,
ниспадает снег, как сон из растерзанной подушки,
вперемешку с тишиной на уснувший городишко...
Из застывшего мирка, маскирующего белым
черноту своих ночей, пустоту своих желаний,
я взираю свысока, между прочим, между делом,
с одного из этажей в безграничность мирозданья.
Все мерещится: вот-вот что-то дрогнет, и накроют
блики глянцевых плащей, гомон новых персонажей —
разноцветный хоровод негодяев и героев,
ложь изысканных речей, лоск значительности важной...
Мне покойно. Январей перелистаны мгновенья.
Остаются боль и быль... И бескрылость постоянства
поседевших площадей... И дрожанье отраженья,
обращающего в пыль геометрию пространства.
Спят надежды и ветра, облака и птичьи стаи,
и реален только вкус отсыревшей сигареты.
Только память, боль и грусть никогда не изменяют —
от убитых нами чувств остается только это.
Полуживу – полуиграю,
Бумагу перышком мараю,
Вожу неопытной рукой.
Вот это – лес. Вот это – речка.
Двуногий символ человечка.
И ночь. И звезды над рекой.
Дыши, мой маленький уродец,
Бумажных стран первопроходец,
Молись развесистой звезде.
Тиха тропа твоя ночная,
Вода не движется речная
И лес в линованной воде.
Я сам под звездами немею,
Полухочу – полуумею,
Прозрачный, маленький такой,
С тех пор, как неумелый кто-то
Меня на листике блокнота
Изобразил живой рукой.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
