нет, это не рио-де-жанейро:
тигр на бежевой клетке,
стены, ржавые, будто трубы,
добрый динозавр, сидящий под капотом зелёного мерседеса,
синеглазящего под окнами,
- я приземлилась в космосе советских отелей,
заключающих в свои объятья гопников и проституок,
я мчалась в этот постгагаринский космос убогости,
я шла в этот мир мимо общих клозетов и затраханных душевых,
переступая через экзотику и полулюксы,
переминая в ладони тростники и бамбуки,
перемалывая губами все жемчужины мировых карт
вместе с раковинами -
я шла в город твоего детства,
в город синеглазых мерседесов,
в город, в котором мои зелёные глаза
станут синими,
выплакав ровенские пруды, где
бульдоги разделывают лебедей
лебеди, пожиравшие хлебный поп-корн,
больше никогда не вернутся к местному поп-арту,
к детскому шансону,
к целующимся парочкам
с дохлыми голубями мира в глазах…
благословенен будь, жёсткий шашлык и кетчуп,
травяная самобранка рекреационных зон и свобод,
тёплое пиво с хвостом возвращённых очередей…
благословенен будь, город ровной кривизны,
шероховатой заброшенности,
двоичного одиночества,
расправляющего крылья сколиоза,
ровного дыхания, не
совпадающего во времени –
только в короткой длине койкопространства
нет, милый, это вовсе не рио-де-жанейро,
это даже не хостелы соседних государств,
не палатки в пустынях египта, в который только и остаётся, что
сбегать от ирода, убивающего в тебе ребёнка –
протягивающего первые таблетки,
протягивающего язык для поцелуя,
протягивающего тебя по станциям и полустанкам,
передающего тебя из рук в руки, но
не слишком быстро –
начинающий ирод,
словом,
здесь от него, наверное, и не спрячешься
нам будет слишком тесно лежать в этом микрокосме,
заграбаставшем в лапы названия нашу долбаную страну
с её вечными жалобами и придыханиями,
с её слезливостью,
с её странностями,
путаными объяснениями,
путанными замашками…
нам будет слишком широко лежать –
столько пространства на выдумки и никаких сил на реализацию:
скрипящие лестницы, доносящие голоса лиц неопределённого статуса и национальности,
шоу автомобилистов, взявших в осаду оперный прямо под нашими окнами,
сладковатый запах морального разложения предыдущих постояльцев, -
всё это сбивает с ритма,
сбивает с мысли,
просто сбивает…
когда-нибудь,
я надеюсь, когда-нибудь
я не поеду в твой родной город, где даже стены не раскачивают,
я просто напишу, что это – не рио-де-жанейро, что
ради тебя мне пришлось совершать преступления, переступая через экватор
нашего «ровно», ошибочно называемого рубиконом –
руби-на-корню, вот как нужно…
когда-нибудь,
сидя в мерседесе, не страдающим ни цветностью, ни косоглазием,
вспоминая милого ровенского динозавра,
ты спросишь меня, написала ли я о нашем
goodbye-to-heaven-voyage
я скажу: да, конечно,
осталось только подправить фактаж, провести расследование,
уточнить у даля несколько смыслов,
оттренировать ударение о землю,
словом,
ты же всё равно этого не читаешь –
слишком много букв,
слишком мало смысла,
лень напрягаться…
сидящий между нами тринадцатый апостол сплюнет,
обнажит в улыбке коричневые зубы
(в тон клетчатой тюремной рубахи),
отопрёт дверцу автомобильного карцера,
предупредительно подморгнёт: мол, пройдусь по надобе,
но перед уходом
кисло чмокнет меня в губы, бормоча:
10 килограмм лишнего веса, детка,
зачем тебе ещё и буквы?
Дорогая передача! Во субботу чуть не плача,
Вся Канатчикова Дача к телевизору рвалась.
Вместо, чтоб поесть, помыться, уколоться и забыться,
Вся безумная больница у экрана собралась.
Говорил, ломая руки, краснобай и баламут
Про бессилие науки перед тайною Бермуд.
Все мозги разбил на части, все извилины заплел,
И канатчиковы власти колят нам второй укол.
Уважаемый редактор! Может лучше про реактор,
Про любимый лунный трактор? Ведь нельзя же, год подряд
То тарелками пугают, дескать, подлые, летают,
То у вас собаки лают, то руины говорят.
Мы кое в чем поднаторели — мы тарелки бьем весь год,
Мы на них уже собаку съели, если повар нам не врет.
А медикаментов груды — мы в унитаз, кто не дурак,
Вот это жизнь! И вдруг Бермуды. Вот те раз, нельзя же так!
Мы не сделали скандала — нам вождя недоставало.
Настоящих буйных мало — вот и нету вожаков.
Но на происки и бредни сети есть у нас и бредни,
И не испортят нам обедни злые происки врагов!
Это их худые черти бермутят воду во пруду,
Это все придумал Черчилль в восемнадцатом году.
Мы про взрывы, про пожары сочиняли ноту ТАСС,
Тут примчались санитары и зафиксировали нас.
Тех, кто был особо боек, прикрутили к спинкам коек,
Бился в пене параноик, как ведьмак на шабаше:
«Развяжите полотенцы, иноверы, изуверцы,
Нам бермуторно на сердце и бермутно на душе!»
Сорок душ посменно воют, раскалились добела.
Вот как сильно беспокоят треугольные дела!
Все почти с ума свихнулись, даже кто безумен был,
И тогда главврач Маргулис телевизор запретил.
Вон он, змей, в окне маячит, за спиною штепсель прячет.
Подал знак кому-то, значит, фельдшер, вырви провода.
И нам осталось уколоться и упасть на дно колодца,
И там пропасть на дне колодца, как в Бермудах, навсегда.
Ну а завтра спросят дети, навещая нас с утра:
«Папы, что сказали эти кандидаты в доктора?»
Мы ответим нашим чадам правду, им не все равно:
Удивительное рядом, но оно запрещено!
А вон дантист-надомник Рудик,у него приемник «Грюндиг»,
Он его ночами крутит, ловит, контра, ФРГ.
Он там был купцом по шмуткам и подвинулся рассудком,
А к нам попал в волненьи жутком,
С растревоженным желудком и с номерочком на ноге.
Он прибежал, взволнован крайне, и сообщеньем нас потряс,
Будто наш научный лайнер в треугольнике погряз.
Сгинул, топливо истратив, весь распался на куски,
Но двух безумных наших братьев подобрали рыбаки.
Те, кто выжил в катаклизме, пребывают в пессимизме.
Их вчера в стеклянной призме к нам в больницу привезли.
И один из них, механик, рассказал, сбежав от нянек,
Что Бермудский многогранник — незакрытый пуп Земли.
«Что там было, как ты спасся?» — Каждый лез и приставал.
Но механик только трясся и чинарики стрелял.
Он то плакал, то смеялся, то щетинился, как еж.
Он над нами издевался. Ну сумасшедший, что возьмешь!
Взвился бывший алкоголик, матерщинник и крамольник,
Говорит: «Надо выпить треугольник. На троих его, даешь!»
Разошелся, так и сыплет: «Треугольник будет выпит.
Будь он параллелепипед, будь он круг, едрена вошь!»
Пусть безумная идея, не решайте сгоряча!
Отвечайте нам скорее через доку-главврача.
С уваженьем. Дата, подпись... Отвечайте нам, а то,
Если вы не отзоветесь мы напишем в «Спортлото».
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
