Не от взгляда Василиска
Опрокинут навзничь я,
Это небо близко-близко
Задышало на меня,
Ослепляющею сутью
Наклонилось – боже мой! -
Точно мама с тёплой грудью
Колыбельною весной…
И такая мне услада,
И такая благодать,
Будто умер я когда-то
И родился вот опять…
И лежу я, незнакомый
Белу свету, в мураве -
Великан для насекомых,
Для светила муравей.
Но, как встарь, земля поката
И простор над ней – дугой,
И желаннее для взгляда
Нет реальности другой.
И слезится взор от марев…
И, вдыхая синеву,
На земном великом шаре
В выси Божии плыву…
Обычно мне хватает трёх ударов.
Второй всегда по пальцу, бляха-муха,
а первый и последний по гвоздю.
Я знаю жизнь. Теперь ему висеть
на этой даче до скончанья века,
коробиться от сырости, желтеть
от солнечных лучей и через год,
просроченному, сделаться причиной
неоднократных недоразумений,
смешных или печальных, с водевильным
оттенком.
Снять к чертям — и на растопку!
Но у кого поднимется рука?
А старое приспособленье для
учёта дней себя ещё покажет
и время уместит на острие
мгновения.
Какой-то здешний внук,
в летах, небритый, с сухостью во рту,
в каком-нибудь две тысячи весёлом
году придёт со спутницей в музей
(для галочки, Европа, как-никак).
Я знаю жизнь: музей с похмелья — мука,
осмотр шедевров через не могу.
И вдруг он замечает, бляха-муха,
охотников. Тех самых. На снегу.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
