Девять женщин в забытом кафе. Сигареты и пиво
Снова сонный гарсон проливает остуженный чай
Девять женщин в забытом кафе вновь сидят молчаливо
Размышляя о качестве пива… уже битый час
Мысли с дымом уходят в окно, лёгкий привкус ментола
Опускается ниже стола, чтоб поведать о том
Как не хочется милым красивым сидеть нынче дома
Одиночество гложет… признаться в том можно с трудом
Девять женщин не знающих правды разорванных улиц
Отпивают с бокала усталые мысли подруг
Заедая, зажаренным в спешке… крылом мёртвых куриц
Что бы дома варить в тишине птицы выбранной труп
Девять женщин оставленных сном в одержимости ночи
Мажут тёмной помадой нагретый пространством бокал
Им хотелось на жизнь затеряться среди многих прочих
Только что бы в толпе… их по имени кто-то позвал
Разделённые звуком дождя… на ненужных и лишних
Девять женщин разбавили в пиве надежды и грусть
Что им делать, ещё молодым, пустота в делах личных
Девять женщин молчат, зная фразы подруг наизусть
Юрка, как ты сейчас в Гренландии?
Юрка, в этом что-то неладное,
если в ужасе по снегам
скачет крови
живой стакан!
Страсть к убийству, как страсть к зачатию,
ослепленная и зловещая,
она нынче вопит: зайчатины!
Завтра взвоет о человечине...
Он лежал посреди страны,
он лежал, трепыхаясь слева,
словно серое сердце леса,
тишины.
Он лежал, синеву боков
он вздымал, он дышал пока еще,
как мучительный глаз,
моргающий,
на печальной щеке снегов.
Но внезапно, взметнувшись свечкой,
он возник,
и над лесом, над черной речкой
резанул
человечий
крик!
Звук был пронзительным и чистым, как
ультразвук
или как крик ребенка.
Я знал, что зайцы стонут. Но чтобы так?!
Это была нота жизни. Так кричат роженицы.
Так кричат перелески голые
и немые досель кусты,
так нам смерть прорезает голос
неизведанной чистоты.
Той природе, молчально-чудной,
роща, озеро ли, бревно —
им позволено слушать, чувствовать,
только голоса не дано.
Так кричат в последний и в первый.
Это жизнь, удаляясь, пела,
вылетая, как из силка,
в небосклоны и облака.
Это длилось мгновение,
мы окаменели,
как в остановившемся кинокадре.
Сапог бегущего завгара так и не коснулся земли.
Четыре черные дробинки, не долетев, вонзились
в воздух.
Он взглянул на нас. И — или это нам показалось
над горизонтальными мышцами бегуна, над
запекшимися шерстинками шеи блеснуло лицо.
Глаза были раскосы и широко расставлены, как
на фресках Дионисия.
Он взглянул изумленно и разгневанно.
Он парил.
Как бы слился с криком.
Он повис...
С искаженным и светлым ликом,
как у ангелов и певиц.
Длинноногий лесной архангел...
Плыл туман золотой к лесам.
"Охмуряет",— стрелявший схаркнул.
И беззвучно плакал пацан.
Возвращались в ночную пору.
Ветер рожу драл, как наждак.
Как багровые светофоры,
наши лица неслись во мрак.
1963
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.