Отключился свет на даче. Стулья, софы вместе сдвинув,
кто-то сидя, кто-то лёжа, на ковре сметая пыль,
зимним вечером морозным рядом с пламенем камина
собрались послушать сказку, так похожую на быль.
Старый дедушка, рассказчик, был полярником когда-то,
знал морзянку, есть готовил, под гитару песни пел,
сочинял стихи с успехом, усмехался странновато,
знаньем сказочных историй удивляет и теперь.
*
«Скрип слежавшегося снега, сполох северных сияний,
запах спелых апельсинов, хвои, снеди, тихий смех –
новогодние приметы, даже если дом полярный
под сугробом оказался, притягателен для всех.
Все зимовщики, отведав спирта чистого, уснули,
я, укутавшийся в шкуры, вышел дымом подышать,
хорошо, что шарф был связан рукодельницей бабулей –
можно и лицо запрятать, и согреется душа.
На усах, бровях, ресницах (я тогда был безбородым)
выпал иней от дыханья, склеив веки, ослепил,
а пока я отогрел их, к чудесам привыкший вроде,
оказался на «тарелке», неподвижный и без сил.
Те, кто рядом – телепаты, повели со мной беседу,
в мозг мой как-то направляя необычный диалог,
предложили прокатиться на Луну в «тарелке» этой,
а потом назад вернуться. Отказаться я не смог.
Знайте, что Луна – планета, только маленькая очень,
искорёжена снаружи, обитаема внутри,
очень мощный ретранслятор наших мыслей, между прочим,
только это не заметить, сколько в небо ни смотри.
Гости Солнечной системы и послы других Галактик,
тоже, как и мы справляют, две недели Новый Год,
песни, танцы обожают и кайфуют под салатик,
тех, как мы, не уважают, кто не курит и не пьёт.
Там и люди есть земные, все учёные до жути,
молодятся, но бездетна всё же каждая чета,
не показывают виду, что страдают, каждый шутит…
Сколько был там? Я не помню, а вернее – не считал.
Как вернулся? Очень плавно опустился на «тарелке».
Я очнулся на кровати с люлькой, полной табака,
бородатый, поседевший, трезв, как стёклышко, поверьте…
Хоть с собой и звали черти, не хочу туда пока!..»
За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,
Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать.
Как я ненавижу пахучие древние срубы!
Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,
Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко;
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.
Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,
Еще в древесину горячий топор не врезался.
Прозрачной слезой на стенах проступила смола,
И чувствует город свои деревянные ребра,
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,
И трижды приснился мужам соблазнительный образ.
Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник.
Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.
Ноябрь 1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
