Белым по белому чертит узоры метель,
чёрные дни наступают, приходят, проходят.
Зимний курильщик почувствовал предновогодье,
скомкав, повесил пустую коробку на ель.
Ёлка искусственна, праздник искусственен. Шар -
хрупкий, как будто летящий, туманный и синий,
он настоящий. Я дам ему светлое имя,
пусть он искрится, как тысячи звёздных стожар.
Там - огоньки сигарет и туманы дымов,
словно друзья закурили и ждут-не дождутся.
Здесь - только я, только суетность вымерзших улиц,
вправленных в глыбы уютных и тёплых домов.
Здесь - только я, только ночь, новый год и окно.
Только фонарь. Он моргает, как будто спросонок,
словно безумный фонарщик холодный осколок
вставил, как мнимое слово, в закрытый блокнот.
Этот фонарь - он не просто фонарь, он - маяк.
Эй там, на небе, давайте покурим? Но молча.
Или не чокаясь выпьем за год и за ночь и
шар, за стожары, фонарщика и за меня.
На фоне Афонского монастыря
потягивать кофе на жаркой веранде,
и не вопреки, и не благодаря,
и не по капризу и не по команде,
а так, заговаривая, говоря.
Куда повело... Не следить за собой.
Куда повело... Не подыскивать повод.
И тычется тучное (шмель или овод?),
украшено национальной резьбой,
создание и вылетает на холод.
Естественной лени живое тепло.
Истрёпанный номер журнала на пляже
Ты знаешь, что это такое. Число
ушедших на холод растёт, на чело
кладя отпечаток любви и пропажи,
и только они, и ещё кофейку.
И море, смотри, ни единой медузы.
За длинные ноги и чистые узы!
Нам каяться не в чем, отдай дураку
журнал, на кавказском базаре арбузы,
и те, по сравнению с ним на разрез —
белее крыла голодающей чайки.
Бессмысленна речь моя в противовес
глубоким речам записного всезнайки,
с Олимпа спорхнул он, я с дерева слез.
Я видел, укрывшись ветвями, тебя,
я слышал их шёпот и пение в кроне.
И долго молчал, погружённый в себя,
нам хватит борозд на господней ладони,
язык отпуская да сердце скрепя.
1988
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
