Перевернуть страницу, буквы пересчитать,
неторопливо вспомнить, как наполнялась мать
медленным молоком.
Чуть сладковатый привкус кожи, напор соска,
жадный дрожащий прикус, радужный взрыв в висках —
это уже потом.
Прежде, твои ладони — выстиранный атлас,
единорогий пони ждет у калитки нас:
скачем за семь морей;
желтый пахучий донник, трещинки, бугорки
и на шестом перроне вялый зигзаг руки:
не приезжай скорей.
Это такая пьеса: Шоу, Шекспир, Расин,
бабушка ждет за лесом, занавес, нафталин —
будет грустить о ком.
Без приглашения гости, творог, блины, компот;
небо, как цифра восемь, время наоборот,
карточка с уголком...
На окошке на фоне заката
дрянь какая-то жёлтым цвела.
В общежитии жиркомбината
некто Н., кроме прочих, жила.
И в легчайшем подпитье являясь,
я ей всякие розы дарил.
Раздеваясь, но не разуваясь,
несмешно о смешном говорил.
Трепетала надменная бровка,
матерок с алой губки слетал.
Говорить мне об этом неловко,
но я точно стихи ей читал.
Я читал ей о жизни поэта,
чётко к смерти поэта клоня.
И за это, за это, за это
эта Н. целовала меня.
Целовала меня и любила.
Разливала по кружкам вино.
О печальном смешно говорила.
Михалкова ценила кино.
Выходил я один на дорогу,
чуть шатаясь мотор тормозил.
Мимо кладбища, цирка, острога
вёз меня молчаливый дебил.
И грустил я, спросив сигарету,
что, какая б любовь ни была,
я однажды сюда не приеду.
А она меня очень ждала.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
