утром
перебирала сухие травы в родительской аптечке
ромашковые гадания – налево
валерьяновые весны – направо
звериные бои – в центре
бережно прикрытые мятой словно жмаканной туалетной бумагой
днём
складывала паззл из обуви
левые длинноносые туфли с хищными улыбками
левые курносые валенки с апатией ухти-ухти
левые спортивные кеды поставленные
на нелепую аспортивную платформу
и ни одного правого
кроме
крошечного сапожка произведённого
неизвестной испанской фирмой
вечером
ходила затариться в сэконд
пыталась обнаружить
ношенную судьбу
в приличном виде
была согласна ограничиться даже
платьицем какой-то цветаевой
мундштуком белым ахмадулиной
брючками припудренными пятнышками
размолотого пастернака
но всё время
почему-то
попадалась детская куртка
моя собственная
занесённая сюда с мусорки
наверное каким-то хромым одноглазым псом
мстящим за отсутствие мяса или мозгов
растекающихся по асфальту
маленьким серым морем
треснувшие швы
отпечатки мужских бомжинок
фантик в кармане
шелестящий соком и творожной кашкой
словом
не мой размерчик
что с ней делать?
топила
рвала
жгла
не помогало
скомкала в земной шар
вложила в лифчик
пусть думают что у меня
большая грудь и телячье сердце
которое в неё не помещается
пусть трогают
когда я выхожу из дому
в испанском сапожке и перстне из вялых ромашек
и направляюсь к забытым качелям
наверняка тоже из сэконда
может
это единственный шанс
быть тронутой временем
пока оно не опустилось до б/у
может
это единственный шанс
быть просто тронутой
тёплой ночью или качельными полётами
собачьим воем или маминым голосом
как тогда
в детстве
одетом в комки творожной кашки
и откладывающем судьбу на вырост
Еще далёко мне до патриарха,
Еще на мне полупочтенный возраст,
Еще меня ругают за глаза
На языке трамвайных перебранок,
В котором нет ни смысла, ни аза:
Такой-сякой! Ну что ж, я извиняюсь,
Но в глубине ничуть не изменяюсь.
Когда подумаешь, чем связан с миром,
То сам себе не веришь: ерунда!
Полночный ключик от чужой квартиры,
Да гривенник серебряный в кармане,
Да целлулоид фильмы воровской.
Я как щенок кидаюсь к телефону
На каждый истерический звонок.
В нем слышно польское: "дзенкую, пане",
Иногородний ласковый упрек
Иль неисполненное обещанье.
Все думаешь, к чему бы приохотиться
Посереди хлопушек и шутих, -
Перекипишь, а там, гляди, останется
Одна сумятица и безработица:
Пожалуйста, прикуривай у них!
То усмехнусь, то робко приосанюсь
И с белорукой тростью выхожу;
Я слушаю сонаты в переулках,
У всех ларьков облизываю губы,
Листаю книги в глыбких подворотнях --
И не живу, и все-таки живу.
Я к воробьям пойду и к репортерам,
Я к уличным фотографам пойду,-
И в пять минут - лопаткой из ведерка -
Я получу свое изображенье
Под конусом лиловой шах-горы.
А иногда пущусь на побегушки
В распаренные душные подвалы,
Где чистые и честные китайцы
Хватают палочками шарики из теста,
Играют в узкие нарезанные карты
И водку пьют, как ласточки с Ян-дзы.
Люблю разъезды скворчащих трамваев,
И астраханскую икру асфальта,
Накрытую соломенной рогожей,
Напоминающей корзинку асти,
И страусовы перья арматуры
В начале стройки ленинских домов.
Вхожу в вертепы чудные музеев,
Где пучатся кащеевы Рембрандты,
Достигнув блеска кордованской кожи,
Дивлюсь рогатым митрам Тициана
И Тинторетто пестрому дивлюсь
За тысячу крикливых попугаев.
И до чего хочу я разыграться,
Разговориться, выговорить правду,
Послать хандру к туману, к бесу, к ляду,
Взять за руку кого-нибудь: будь ласков,
Сказать ему: нам по пути с тобой.
Май - 19 сентября 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.