1.
Рисуя тебя, я заново тебя открываю.
Легкой линией, взглядом, близоруко, сквозь прищур.
И вот уж ты рядом - такая улыбчивая, такая живая -
лишь это, лишь это дает мне пищу
и силы сквозь день свой пробраться.
А впрочем,
я не смогу от тебя отказаться
даже когда закончится то, чем
рисуют, чувствуют, любят: глаза,
пальцы, скучающие по щеке,
превращенная в краску слеза,
и сердце, которое больше ни с кем
рядом биться не хочет, нет.
Знает ведь, что не будет ближе.
Только слепые и верят в свет.
А я, пока зряч, его просто вижу,
и солнечный свет без тебя - меня режет.
Господи, зиму и серое небо продли.
Пусть будет город навеки заснежен -
мне не пережить весны без любви.
2.
Я так богат, и богатства моего не объять.
Пульс блуждает, будто ничей.
Чувство сумело себя впаять
контуром в кардиограмму - мечеть.
Сердцем нарисовать пейзаж -
фото ничего не скажет, кроме "я там был".
Город больше не твой, он наш -
там ведь повсюду мои гербы.
Сколько раз дамбу мерили мои ноги,
мысль о прививая к ходьбе?
Я плохо переношу теперь вид дороги,
ведь по любой из них можно добраться к тебе.
Ни одной фотографии не пройти по тропе рисунка.
Это все только для твоих глаз.
Сколько раз будет собрана походная сумка,
чтобы опять очутиться в так наз.
новом месте, где нет ничего
и, вероятно, не будет впредь.
Раны не заживут ведь лишь оттого,
что на них перестанешь смотреть.
3.
Беличья кисть набирает влагу.
Нет никаких "отпусти", "оставь".
Снова, снова поранить бумагу
в самое сердце листа.
Песенка мокрого их союза
в паутинке ловца.
Слушать тебе свою музу
до конца.
Теперь острие пера
не боится чернил.
За все, что было вчера,
я всех извинил.
Как бы ни было больно,
какая бы ни напасть -
оберегаю любовь, но
и сохраняю страсть.
Так и живу я, в краску себя макая,
выменивая собранные города
на альбомы, в которых ты - такая
ласковая со мной всегда.
Я правда везде хочу побывать.
Но в этом нет никакого смысла, если
не разваливаться после с тобою в кресле,
и не укладывать тебя, уставшую, на кровать.
Облетали дворовые вязы,
длился проливня шепот бессвязный,
месяц плавал по лужам, рябя,
и созвездья сочились, как язвы,
августейший ландшафт серебря.
И в таком алматинском пейзаже
шел я к дому от кореша Саши,
бередя в юниорской душе
жажду быть не умнее, но старше,
и взрослее казаться уже.
Хоть и был я подростком, который
увлекался Кораном и Торой
(мама – Гуля, но папа – еврей),
я дружил со спиртной стеклотарой
и травой конопляных кровей.
В общем, шел я к себе торопливо,
потребляя чимкентское пиво,
тлел окурок, меж пальцев дрожа,
как внезапно – о, дивное диво! –
под ногами увидел ежа.
Семенивший к фонарному свету,
как он вляпался в непогодь эту,
из каких занесло палестин?
Ничего не осталось поэту,
как с собою его понести.
Ливни лили и парки редели,
но в субботу четвертой недели
мой иглавный, игливый мой друг
не на шутку в иглушечном теле
обнаружил летальный недуг.
Беспокойный, прекрасный и кроткий,
обитатель картонной коробки,
неподвижные лапки в траве –
кто мне скажет, зачем столь короткий
срок земной был отпущен тебе?
Хлеб не тронут, вода не испита,
то есть, песня последняя спета;
шелестит календарь, не дожит.
Такова неизбежная смета,
по которой и мне надлежит.
Ах ты, ежик, иголка к иголке,
не понять ни тебе, ни Ерболке
почему, непогоду трубя,
воздух сумерек, гулкий и колкий,
неживым обнаружил тебя.
Отчего, не ответит никто нам,
все мы – ежики в мире картонном,
электрическом и электронном,
краткосрочное племя ничьё.
Вопреки и Коранам, и Торам,
мы сгнием неглубоким по норам,
а не в небо уйдем, за которым,
нет в помине ни бога, ни чё…
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
