Ой. Жребий незавидный. В кущах всё же спокойнее.))
Да не поленитесь прочесть всё:Данте - экзистенциалист
Повсюду нам приходится достигать совершенства путем страдания.
Карлейль
Божественная Комедия - три среза бытия: личная драма поэта, человеческая история и структура мироздания. Еще - три мира: ад жизни, чистилище внутренней борьбы и рай веры, питающий надежды творца. Еще: исторический экскурс в прошлое и будущее, разные горизонты мировой истории. Еще: органическое единство внутреннего и внешнего, субъективного и общественного, духовного и житейского.
Слово "органическое" здесь хочется употребить едва ли не в буквальном смысле: текст поэмы можно представить ее плотью, события - душой, а смысл - духом, и все это живет, развивается, осуществляя видимую только автору цель.
Согласно Элиоту, "Ад" - поэзия страдания, "Чистилище" - очищения, "Рай" - блаженства, а вся Комедия - градация глубины и силы человеческих эмоций. Еще: Ад, Чистилище, Рай - визуализация ступеней божественной справедливости и божественного возмездия за грехи. Еще: Ад, Чистилище, Рай - иерархия дискретных человеческих ценностей: приобретение высшей одновременно означает отказ от низшей.
"Ад" не выше "Чистилища" и "Рая", но ближе к земле, человечнее, реальнее, рельефнее, понятнее чистой фантазии двух других кантик. Отдав в первых двух частях дань политическим предрассудкам, партийной ненависти и прочему "флорентийскому злопамятству", Данте отрывается в песнях "Рая" от земли и "устремляется в чистую духовность".
Отдельное государство, отдельная нация не задерживают надолго его внимания. Его мысль обнимает вселенную.
Чтобы усилить различия, при переходе из одного в другой круг Ада или из Ада в Чистилище и оттуда в Рай, поэт меняет проводников, атмосферу, пейзаж, цвета, освещение, температуру, накал чувств, напряжение мысли, художественные приемы, сам характер поэзии.
Главный герой Данте - человеческая душа. Впрочем, все гениальные сочинения - истории душ их творцов. Данте не бесстрастный хронист или "номинатор" - он человек, страстно отстаивающий свои идеалы. Он нигде и никогда не говорит об обществе, строе, социальных отношениях - только о человеке, только о его слабостях и добродетелях.
Об этом мало известно, но Данте является еще и отцом философской антропологии, одним из создателей философии жизни, утвердившей достоинства личности и суверенитет человека. Вот главная идея этой философии в формулировке центрального человека мира: Какая победа достигнута человечеством тем, что один человек гордо сказал: "Нет, злу я не покорюсь!"
Первейшее человеческое качество - благородство души и тела, "совершенство собственной природы". Не род делает человека благородным, но человек облагораживает род. Все люди - единый род, ибо у них одна мать - природа, и один отец - Адам. А поскольку "родителем" Адама был сам Господь, люди не могут быть низкого происхождения. Достойный разумом и делами человек равен ангелам, вне разумных и достойных дел нет человеческого бытия. В противном случае человек умирает, и остается животное.
Дантовская концепция человека полностью вписывается в христианскую традицию: Из всех существ один человек занимает промежуточное положение между тленным и нетленным; вот почему философы правильно уподобляют его горизонту, который есть середина между двумя полусферами.
Разделяя христианскую концепцию предопределенности человека к двум целям - земной и небесной, Данте делает акцент на суверенитете личности и ее важности для реализации Божьих замыслов: человек обязан употребить всю свою сущность во исполнение замысла творения, то есть максимально самореализоваться - мысль, новая для Средневековья.
Помещая себя в Раи, Данте очеловечивает его, расширяет сферу человеческого до божественного, приближает небеса к земле. Благородный, любящий, пытливый дух завоевывает в Божественной Комедии право на небо. Единственный путь к Богу - человек! Таков один из смыслов священной поэмы.
Средневековая философия жизни связывала сущность человека с землей и небом. С небом человека связывала религия, определяющая цель жизни, счастье, достоинство, причастность к Богу. С землей - жизнь, плоть, хлеб, труд, общение, продолжение рода. Искупление первородного греха и загробное блаженство, с одной стороны, равенство людей перед Богом и вечностью, с другой, - в этом состоял христианский гуманизм, разделяемый Данте.
Являясь певцом Человека и человеческого достоинства, Данте рассматривал категорию "humanitas" с чисто теологических позиций и учитывал все аспекты теологического подхода:
религиозный (человек - творение Бога);
этический (человек - устремление к добру и свободе);
эстетический (человек - часть гармонии мира);
творческий (человек - суверенный творец);
рациональный (разум человека - дар Небес);
природный (человек - природен, плоть не постыдна).
В философии жизни и человека Данте наследует св. Фоме: "человек есть не только душа, но нечто, составленное из души и тела". Человек - единство индивидуальной души и индивидуального тела, тело - вовсе не оковы для души (как считал Бл. Августин), а основа индивидуальности человека.
Человек для Данте - "божественное животное", самое чудесное деяние божественной мудрости, душа - "благороднейшая из форм, порожденных небесами". Данте часто повторял слова Евангелия о человеке, что "не ниже ангелов". Но из того же источника - с такой же естественностью христианского плюрализма! - он извлекает и человека-червя, ничтожную пылинку божественного бытия: "Вам невдомек, что только черви мы..."
Человек - это бесконечный континуум, пролегающий между Богом и червем, Творцом и творением - длинная цепь опосредствовании и воплощений. Вещество - несовершенный материал для воплощения замысла. Но материя - разнокачественна. Св. Фома на небе человеческой мудрости произносит речь о чистой материи, из которой сотворены Адам и Христос. Они мудры вне всяких сравнений. Затем следует Соломон, возжаждавший разума, дабы судить и управлять. Богу импонирует эта просьба - потому Соломон мудрейший меж философов и царей. Идея союза власти и мудрости - краеугольная в философии жизни и знания Данте. Мудрость выше власти над душой, суетности знания и самонадеянности разума. Познание умножает скорбь еще и в том смысле, что логика выхолащивает многообразие жизни. Данте - враг рассудочности: его Парменид и Мелисс - плоские рационалисты, ставящие логику выше жизни и человека. Он осуждает и гордыню знания: "Никто не думай, что он столь велик, чтобы судить".
В человеке Данте ценил духовность, внутреннее благородство и совершенство: "Под словом "благородство" я понимаю совершенство собственной природы".
Как Данте совмещал Августинову свободу воли и всеведение Бога? Как совместимы наказание и грех, если последний предопределен? Ответы - в русле экзистенциального подхода: есть божественное и есть человеческое; человеку дана свобода как ответственность, акты свободной воли каждого подлежат моральной оценке и небесному суду; божественное и человеческое - неотделимы; предопределенность относительна; поступки человека - его отношение к Небу, и ему за них отвечать. В противном случае нет места раю и аду...
В Комедии реализуется единство человека с собственной судьбой.
Данте в своей "Комедии"... слил в единое целое конечную судьбу с земным единством человеческой фигуры (Gestalteinheit)... из самого его замысла возникла возможность и обязательство полностью воспроизвести земную действительность, достичь завершенного художественного реализма.
Божественная Комедия - это внутренний мир, подсознание человека с его Адом, Чистилищем и Раем (в почти фрейдовском понимании), с его хаосом страстей и гармонией взмывающего к небу духа, с черным пламенем вожделений и их преодолением христианской моралью.
Божественная Комедия - поэма о самом Данте и - одновременно - о человеке, который, странствуя по "иным" мирам, очищается и приобретает совершенное познание.
Человек мыслительного склада, Данте много и плодотворно размышлял о философии человека и создал миф собственной жизни, вошедший в Книгу.
Гуманизм Данте - в христианском утверждении личности человека, его долга и ответственности, его свободы и обязательств. Трагизм этого гуманизма - в неосуществимости идеала в реальном мире.
Данте стал гражданином вселенной и гражданином веков именно потому, что, будучи более всех итальянцев XIV века итальянцем и человеком XIV века, он воплотил в себе и сделал вечным тип человека всех времен и народов, Человека.
Если хотите, Божественная Комедия - драма Человека, разговор Человека с собой, самоанализ, самопознание, самопостижение Человека.
Для Данте бытие - безмерно горький, трагичный, обманчивый мир: "Я считаю мудрейшим того, кто ни во что не ставит этот шар". Он "скорбное предвидит увяданье", пророчит апокалипсис, его Беатриче "скорбит о жизни современной несчастных смертных". О нем, о его портрете Карлейль пишет: "Это самое грустное лицо, какое только когда-либо было срисовано с живого человека; в полном смысле трагическое, трогающее сердце лицо". В его глазах - "молчаливое и презрительное страдание" да еще вопрос: "Почему мир таков?" Но при всем том он певец Человека и человечности, величайший выразитель иррациональной компоненты человеческого, не поддающегося анализу и объяснению экзистенциального чувства человеческой тревоги, внутренней печали, абсурда человеческого бытия.
Экзистенциальность Данте - не только в яркой индивидуальности его творчества или в трагическом мироощущении, но в осознании ответственности личности за все происходящее в мире - не прометеевский синдром, а то, что сам Данте называл "сам себе партия".
Экзистенциальность Данте - в культе собственного "я", в пропускании мира и культуры через собственное сознание, в субъективности, возведенной в принцип и добродетель. В своем творчестве он занят прежде всего собой и своими чувствами - как ранее Августин или Абеляр. К ним троим восходит европейская традиция культа человеческого "я", человеческой рефлексии и исповедальности. Притом это не проявление эгоцентризма, а выражение христианского отношения к человеку, творение культуры через личный опыт, личную трагедию и личную любовь. Ведь только о нем можно сказать: "Я не знаю в мире любви, равной той, которую питал Данте".
Экзистенциальность Данте - в примате человека духовного над человеком экономическим, человека морального над человеком политическим, человека религиозного над человеком безбожным.
Экзистенциальность Данте - в свободе воли, которая для него божественна и священна:
Превысший дар Создателя вселенной,
Его щедроте больше всех сродни
И для него же самый драгоценный, -
Свобода воли, коей искони
Разумные создания причастны,
Без исключенья все, и лишь они.
Мало произведений знает средневековая литература, где так настойчиво звучал бы голос автора, выносящего свои оценки людям и событиям, где он так много говорил бы о себе, даже когда это на первый взгляд рассказ о других. Можно сказать, что Данте осуществляет опыт самоанализа, продумывая все события своей жизни и проясняя ее смысл с каждым новым этапом пути в потустороннем мире.
Августин исповедален, Данте психологичен. Сделав себя главным героем повествования, он решает целую связку задач: сакрализует личностность, утверждает право на субъективность, демонстрирует экзистенциальность и свободу человека, осуществляет опыт психоанализа.
В "Божественной комедии" центральный персонаж - не абстрактное "я", а Данте со всеми особенностями его личности и событиями прошедшей жизни, причем в первых же песнях "Ада" мы узнаем, что и путешествие, и лица, с которыми встречаются странники, предопределены судьбой Данте и ничьей другой. В то же время "Комедия" представляет собой художественный вымысел, развивающийся по литературным законам. Такое необычное пересечение "поэзии и правды" позволяет Данте выбрать особую авторскую позицию, с которой взору открывается многое, что недоступно обычному наблюдению. Надо учесть, что соединение реальной личной судьбы и литературного сюжета стало возможным благодаря некоторому среднему звену - чувству избранничества. Данте не считает себя обычным человеком: во-первых, он поэт, во-вторых, он пророк в том смысле, в каком ими были ветхозаветные поэты - обличители зла и провидцы; он, наконец, избранник, на которого возложена великая миссия. Какая именно - это и раскрывает поэма. По существу не так уж важно, взял ли он на себя эту миссию произвольно, опирался ли на какой-то визионерский опыт или на философские размышления. Пигмалионовский подвиг художника оправдывает в данном случае любой порядок причин и следствий. Важнее другое: чувство избранничества дает возможность сопоставить личное и всеобщее, уподобить свою судьбу уделу человечества, которое также избрано Богом для высоких целей. Данте реализует эту возможность в полной мере и проходит свой путь по загробным мирам таким образом, что в его странствии мы видим отражение исторического пути человечества в прошлом, настоящем и будущем.
В. Брюсов считал, что герой Комедии не тождествен с Данте Алигьери, что у героя своя душа, своя личность, свое миросозерцание. Хотя время от времени в герое поэмы и проступает лицо ее автора, в целом, полагает Брюсов, такие совпадения редки, а в основном это герой чисто литературный, вымышленный, сфантазированный - в такой же мере, как Вертер у Гёте или Онегин у Пушкина. Перед нами извечная проблема героя-автора, которая никогда не имеет однозначного решения: сколько авторов - столько решений. Однако, в данном случае, при всем моем уважении к мнению великого поэта, я бы не проводил демаркационной линии между Данте-автором и Данте-героем.
Главное действующее лицо Комедии - человеческое сознание, моральная восприимчивость, соотношение добра и зла в человеческой природе.
Добро на начальных ступенях (или на периферии сферы) solutio (разреженность, рассеяние), потому что начально оно всегда свобода, легкость, оно почти безвидно. Далее же, выше, оно, подобно 9-ти ангельским степеням, устремленно, свободой своей избирает свою необходимость. Высшее в добре, в центре Дантова рая - coagulatio, спаянность, сгущенность, там действует центростремительная сила, которая все, что любовь, что добро, бытие, спаивает в одной точке. Наибольшее coagulatio, бытие в энной степени - высшая красота. Обратно в зле: там на первых ступенях, на периферии - coagulatio (потому что эта сфера подчинена закону центробежному, гонит все вовне) - сгущенные яркие образы; вместо свободы - "прелесть", красота. Далее, глубже убывает сгущенность, рассеивается красота. В центре, из которого центробежная сила гонит все, - ничего, мрак, провал.
Божественная Комедия - развернутое человековедение, психоанализ и психопатология одновременно, кодекс или регистр человеческих страстей и пороков. Главное зло человека - "грех алчности", "корысть слепая", "проклятие богатства". Алчность порождает страсть к наживе, а нажива вселяет в душу ненависть, страх и беспокойство. Богатство - преграда нравственному совершенству.
О жадность! Не способен ни единый
Из тех, кого ты держишь, поглотив,
Поднять зеницы над твоей пучиной!
Гордыня, зависть, алчность - вот в сердцах
Три жгучих искры, что вовек не дремлют. (там еще много...)
Восхищаюсь Вашими познаниями о Божественной комедии.Пробовал осилить(прочтением)не хватило тяму.Единственное пленили терцины с поэтическими образами.Моё Вам восхищение Вашей эрудиции.Спасибо.
Спасибо - Гарину!Скорее всего неправильно выбрали переводчика. В СССР считались настоящими переводчиками считанные по пальцам творцы. В их числе: Любимов "Дон-Кихот" Сервантеса, Михаил Лозинский "Божественная комедия", Борис Пастернак ("Гамлет") и нора Галь - лучшая фантастика, могу ошибиться по памяти: Азимков, Брэдбери (это когда Библию наизусть учили, чтоб не сожгли).Еще пара-тройка имен и все. Остальных "переводчиков" можно читать лишь для ознакомления. В большинстве своем они работали с подстрочников и за деньги. Это их творения, а не авторов. Недавно привез из супермаркета толстый том Норы Галь - синенький. Наконец-то все ее вещи о мастерстве писательства вышли в одном томе! Удивительное чтение - рекомендую! И "Божественную комедию" в переводе Лозинского и Пушкин и Бродский и Илья Тюрин - все вышли из нее, как прозаики из "Шинели" Гоголя. Пока я в словаре имен не расшифровал имя Акакий - я не смог понять, что такое настоящий рассказ. Как нашел - сразу стали публиковать мои вещи в крупных изданиях и даже в толстяках за рубежом. Удачи!!!
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Царь Дакии,
Господень бич,
Аттила, -
Предшественник Железного Хромца,
Рождённого седым,
С кровавым сгустком
В ладони детской, -
Поводырь убийц,
Кормивший смертью с острия меча
Растерзанный и падший мир,
Работник,
Оравший твердь копьём,
Дикарь,
С петель сорвавший дверь Европы, -
Был уродец.
Большеголовый,
Щуплый, как дитя,
Он походил на карлика –
И копоть
Изрубленной мечами смуглоты
На шишковатом лбу его лежала.
Жёг взгляд его, как греческий огонь,
Рыжели волосы его, как ворох
Изломанных орлиных перьев.
Мир
В его ладони детской был, как птица,
Как воробей,
Которого вольна,
Играя, задушить рука ребёнка.
Водоворот его орды крутил
Тьму человечьих щеп,
Всю сволочь мира:
Германец – увалень,
Проныра – беглый раб,
Грек-ренегат, порочный и лукавый,
Косой монгол и вороватый скиф
Кладь громоздили на его телеги.
Костры шипели.
Женщины бранились.
В навозе дети пачкали зады.
Ослы рыдали.
На горбах верблюжьих,
Бродя, скикасало в бурдюках вино.
Косматые лошадки в тороках
Едва тащили, оступаясь, всю
Монастырей разграбленную святость.
Вонючий мул в очёсках гривы нёс
Бесценные закладки папских библий,
И по пути колол ему бока
Украденным клейнодом –
Царским скиптром
Хромой дикарь,
Свою дурную хворь
Одетым в рубища патрицианкам
Даривший снисходительно...
Орда
Шла в золоте,
На кладах почивала!
Один Аттила – голову во сне
Покоил на простой луке сидельной,
Был целомудр,
Пил только воду,
Ел
Отвар ячменный в деревянной чаше.
Он лишь один – диковинный урод –
Не понимал, как хмель врачует сердце,
Как мучит женская любовь,
Как страсть
Сухим морозом тело сотрясает.
Косматый волхв славянский говорил,
Что глядя в зеркало меча, -
Аттила
Провидит будущее,
Тайный смысл
Безмерного течения на Запад
Азийских толп...
И впрямь, Аттила знал
Свою судьбу – водителя народов.
Зажавший плоть в железном кулаке,
В поту ходивший с лейкою кровавой
Над пажитью костей и черепов,
Садовник бед, он жил для урожая,
Собрать который внукам суждено!
Кто знает – где Аттила повстречал
Прелестную парфянскую царевну?
Неведомо!
Кто знает – какова
Она была?
Бог весть.
Но посетило
Аттилу чувство,
И свила любовь
Своё гнездо в его дремучем сердце.
В бревенчатом дубовом терему
Играли свадьбу.
На столах дубовых
Дымилась снедь.
Дубовых скамей ряд
Под грузом ляжек каменных ломился.
Пыланьем факелов,
Мерцаньем плошек
Был озарён тот сумрачный чертог.
Свет ударял в сарматские щиты,
Блуждал в мечах, перекрестивших стены,
Лизал ножи...
Кабанья голова,
На пир ощерясь мёртвыми клыками,
Венчала стол,
И голуби в меду
Дразнили нежностью неизречённой!
Уже скамейки рушились,
Уже
Ребрастый пёс,
Пинаемый ногами,
Лизал блевоту с деревянных ртов
Давно бесчувственных, как брёвна, пьяниц.
Сброд пировал.
Тут колотил шута
Воловьей костью варвар низколобый,
Там хохотал, зажмурив очи, гунн,
Багроволикий и рыжебородый,
Блаженно запустивший пятерню
В копну волос свалявшихся и вшивых.
Звучала брань.
Гудели днища бубнов,
Стонали домбры.
Детским альтом пел
Седой кастрат, бежавший из капеллы.
И длился пир...
А над бесчинством пира,
Над дикой свадьбой,
Очумев в дыму,
Меж закопчённых стен чертога
Летал, на цепь посаженный, орёл –
Полуслепой, встревоженный, тяжёлый.
Он факелы горящие сшибал
Отяжелевшими в плену крылами,
И в лужах гасли уголья, шипя,
И бражников огарки обжигали,
И сброд рычал,
И тень орлиных крыл,
Как тень беды, носилась по чертогу!..
Средь буйства сборища
На грубом троне
Звездой сиял чудовищный жених.
Впервые в жизни сбросив плащ верблюжий
С широких плеч солдата, - он надел
И бронзовые серьги и железный
Венец царя.
Впервые в жизни он
У смуглой кисти застегнул широкий
Серебряный браслет
И в первый раз
Застёжек золочённые жуки
Его хитон пурпуровый пятнали.
Он кубками вливал в себя вино
И мясо жирное терзал руками.
Был потен лоб его.
С блестящих губ
Вдоль подбородка жир бараний стылый,
Белея, тёк на бороду его.
Как у совы полночной,
Округлились
Его, вином налитые глаза.
Его икота била.
Молотками
Гвоздил его железные виски
Всесильный хмель.
В текучих смерчах – чёрных
И пламенных –
Плыл перед ним чертог.
Сквозь черноту и пламя проступали
В глазах подобья шаткие вещей
И рушились в бездонные провалы.
Хмель клал его плашмя,
Хмель наливал
Железом руки,
Темнотой – глазницы,
Но с каменным упрямством дикаря,
Которым он создал себя,
Которым
В долгих битвах изводил врагов,
Дикарь борол и в этом ратоборстве:
Поверженный,
Он поднимался вновь,
Пил, хохотал, и ел, и сквернословил!
Так веселился он.
Казалось, весь
Он хочет выплеснуть себя, как чашу.
Казалось, что единым духом – всю
Он хочет выпить жизнь свою.
Казалось,
Всю мощь души,
Всю тела чистоту
Аттила хочет расточить в разгуле!
Когда ж, шатаясь,
Весь побагровев,
Весь потрясаем диким вожделеньем,
Ступил Аттила на ночной порог
Невесты сокровенного покоя, -
Не кончив песни, замолчал кастрат,
Утихли домбры,
Смолкли крики пира,
И тот порог посыпали пшеном...
Любовь!
Ты дверь, куда мы все стучим,
Путь в то гнездо, где девять кратких лун
Мы, прислонив колени к подбородку,
Блаженно ощущаем бытие,
Ещё не отягчённое сознаньем!..
Ночь шла.
Как вдруг
Из брачного чертога
К пирующим донёсся женский вопль...
Валя столы,
Гудя пчелиным роем,
Толпою свадьба ринулась туда,
Взломала дверь и замерла у входа:
Мерцал ночник.
У ложа на ковре,
Закинув голову, лежал Аттила.
Он умирал.
Икая и хрипя,
Он скрёб ковёр и поводил ногами,
Как бы отталкивая смерть.
Зрачки
Остеклкневшие свои уставя
На ком-то зримом одному ему,
Он коченел,
Мертвел и ужасался.
И если бы все полчища его,
Звеня мечами, кинулись на помощь
К нему,
И плотно б сдвинули щиты,
И копьями б его загородили, -
Раздвинув копья,
Разведя щиты,
Прошёл бы среди них его противник,
За шиворот поднял бы дикаря,
Поставил бы на страшный поединок
И поборол бы вновь...
Так он лежал,
Весь расточённый,
Весь опустошённый
И двигал шеей,
Как бы удивлён,
Что руки смерти
Крепче рук Аттилы.
Так сердца взрывчатая полнота
Разорвала воловью оболочку –
И он погиб,
И женщина была
В его пути тем камнем, о который
Споткнулась жизнь его на всём скаку!
Мерцал ночник,
И девушка в углу,
Стуча зубами,
Молча содрогалась.
Как спирт и сахар, тёк в окно рассвет,
Кричал петух.
И выпитая чаша
У ног вождя валялась на полу,
И сам он был – как выпитая чаша.
Тогда была отведена река,
Кремнистое и гальчатое русло
Обнажено лопатами, -
И в нём
Была рабами вырыта могила.
Волы в ярмах, украшенных цветами,
Торжественно везли один в другом –
Гроб золотой, серебряный и медный.
И в третьем –
Самом маленьком гробу –
Уродливый,
Немой,
Большеголовый
Покоился невиданный мертвец.
Сыграли тризну, и вождя зарыли.
Разравнивая холм,
Над ним прошли
Бесчисленные полчища азийцев,
Реку вернули в прежнее русло,
Рабов зарезали
И скрылись в степи.
И чёрная
Властительная ночь,
В оправе грубых северных созвездий,
Осела крепким
Угольным пластом,
Крылом совы простёрлась над могилой.
1933, 1940
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.