Как-то к Сталину однажды
Пушкин постучался
И с печалью на лице
в кабинет ворвался.
Посмотрел на него Сталин,
почесал макушку,
И спросил:
«Что беспокоит вас, товарищ Пушкин?»
Поэт немного помолчал,
буркнул под нос что-то
И сказал: «Мне негде жить –
такова забота.
Вы бы мне, товарищ Сталин,
помогли с лачужкой,
Чтоб в тепле мне стих творить.
Всё-таки я Пушкин».
Сталин трубку поднимает,
звонит в Моссовет.
Подождав немного, рявкнул:
«Бобровников, привет!
Ты, товарищ помоги
нашему кумиру,
Ему завтра предоставь
лучшую квартиру!
Дав команду в Моссовет,
Сталин улыбнулся,
И своим суровым взглядом
в Пушкина уткнулся.
"Что еще у вас, поэт,
что еще решили?"
– Не печатают меня,
будто все забыли!
– Что за чушь? – промолвил Сталин. –
Как же так – не помнят?
В союз писателей звоню, –
сейчас их там разгонят.
Он Фадеева сейчас же
к трубке подзывает
И с гримасой на лице
его поучает:
"Вы то, что же там, забыли
нашего поэта,
Иль в ГУЛАГ вы захотели? –
Подгоню карету!
Самым крупным тиражом
Пушкина пустите,
А за невежество своё
прощения просите!"
Сталин, разговор закончив,
в кресле развалился.
И поэт ему за помощь
в ноги поклонился.
Пушкин радостный уходит,
в мыслях рифма стонет.
А по телефону Сталин
вдруг Дантесу звонит:
"Ты, Дантес будь наготове,
приготовь «хлопушку», –
Из кабинета моего
уже вышел Пушкин."
Штрихи и точки нотного письма.
Кленовый лист на стареньком пюпитре.
Идет смычок, и слышится зима.
Ртом горьким улыбнись и слезы вытри,
Здесь осень музицирует сама.
Играй, октябрь, зажмурься, не дыши.
Вольно мне было музыке не верить,
Кощунствовать, угрюмо браконьерить
В скрипичном заповеднике души.
Вольно мне очутиться на краю
И музыку, наперсницу мою, -
Все тридцать три широких оборота -
Уродовать семьюдестью восьмью
Вращениями хриплого фокстрота.
Условимся о гибели молчать.
В застолье нету места укоризне
И жалости. Мне скоро двадцать пять,
Мне по карману праздник этой жизни.
Холодные созвездия горят.
Глухого мирозданья не корят
Остывшие Ока, Шексна и Припять.
Поэтому я предлагаю выпить
За жизнь с листа и веру наугад.
За трепет барабанных перепонок.
В последний день, когда меня спросонок
По имени окликнут в тишине,
Неведомый пробудится ребенок
И втайне затоскует обо мне.
Условимся о гибели молчок.
Нам вечность беззаботная не светит.
А если кто и выронит смычок,
То музыка сама себе ответит.
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
