Глотком тумана сбыться до шести,
Себя не обретая. И брести
Куда-нибудь, ни к месту, ни о ком.
Вдыхая дождь вдоль музыки - с глотком
Тумана в замирающей возне...
потом не раз привидятся во сне
огни вокзалов, контуры общаг.
качался звук, забытый на вещах,
и вещими казались вещи. в них
кончалась память. а в окне - огни
вокзалов, различимые едва,
пытались выжить в ночь без рождества.
Просвет прочитан. Сумерки строги.
Вся ночь - на расстоянии строки,
Где в стёкла робко бьётся ветка, вет... -
И нас, негромко падая в просвет,
Прочитывает строчками из книг.
И кажется, что свет уже возник
кончались вещи и качался дым
тут просится "бессовестно седым"
на мартовских качелях, и конча...
не кончится, покуда я кача...
это так, шютк)) очень музыкальный стих
Да Волчь, оказывается, хулиганка :)
Прочиталось исключительно голосом Бродского
Вы будете удивлены, но голосом Бродского можно прочитать абсолютно все. Даже "мама мыла раму" :)
1-ый катрен. не с первого чтения, но очень трогает.
2-ой катрен. 2 раза "огни вокзалов". В этом есть что-то сокрытое, что я не понял? Мне даже не мешает, но... зачем?
3-ий катрен. "ветка, вет...-" не самодостаточным кажется, а рифмы для. А в конце точки спецом нет? подчеркивание недосказанности?
Почему-то ты заставил меня раза 3 вернуться сюда. )))
очень трогательный стих!)
Не только огни вокзалов. В каждой строфе есть такой повтор. Сначала с глотком тумана, потом с огнями, потом с просветом и прочтением.
Похожий повтор и с ночью, и со светом. И с веткой, конечно (но она здесь еще и звук тихого удара по стеклу передает - то появляясь в видимости, то исчезая).
Точки - ага, нет специально.
А вернуться - так это ж хорошо :) Возвращайтесь :)
Ту-ту-ту...Стилистически - Бродский рядом, его звук слышится.
Не хочу вас огорчать, но и стилистика, и форма, и звук - совсем из других источников.
Огорчите, ну огорчите!!)))) Из каких?
Здесь в основе - вариации на тему древнегреческих гимнов. Вот еще пример ради интереса:
http://www.reshetoria.ru/user/Ash/index.php?id=32224&page=1&ord=0
ситуация та же.
Другое дело, что и Бродский, и Ахмадулина, и целый ряд других авторов неплохо разбирались в этом же материале и прекрасно с ним работали. Но каждый чуть в свою сторону.
Я имела ввиду не контекст, а звук, просодию собственно.
Так и я о нем же.
Наверно, у нас зрение и слух по-разному организованы)))))))
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Той ночью позвонили невпопад.
Я спал, как ствол, а сын, как малый веник,
И только сердце разом – на попа,
Как пред войной или утерей денег.
Мы с сыном живы, как на небесах.
Не знаем дней, не помним о часах,
Не водим баб, не осуждаем власти,
Беседуем неспешно, по мужски,
Включаем телевизор от тоски,
Гостей не ждем и уплетаем сласти.
Глухая ночь, невнятные дела.
Темно дышать, хоть лампочка цела,
Душа блажит, и томно ей, и тошно.
Смотрю в глазок, а там белым-бела
Стоит она, кого там нету точно,
Поскольку третий год, как умерла.
Глядит – не вижу. Говорит – а я
Оглох, не разбираю ничего –
Сам хоронил! Сам провожал до ямы!
Хотел и сам остаться в яме той,
Сам бросил горсть, сам укрывал плитой,
Сам резал вены, сам заштопал шрамы.
И вот она пришла к себе домой.
Ночь нежная, как сыр в слезах и дырах,
И знаю, что жена – в земле сырой,
А все-таки дивлюсь, как на подарок.
Припомнил все, что бабки говорят:
Мол, впустишь, – и с когтями налетят,
Перекрестись – рассыплется, как пудра.
Дрожу, как лес, шарахаюсь, как зверь,
Но – что ж теперь? – нашариваю дверь,
И открываю, и за дверью утро.
В чужой обувке, в мамином платке,
Чуть волосы длинней, чуть щеки впали,
Без зонтика, без сумки, налегке,
Да помнится, без них и отпевали.
И улыбается, как Божий день.
А руки-то замерзли, ну надень,
И куртку ей сую, какая ближе,
Наш сын бормочет, думая во сне,
А тут – она: то к двери, то к стене,
То вижу я ее, а то не вижу,
То вижу: вот. Тихонечко, как встарь,
Сидим на кухне, чайник выкипает,
А сердце озирается, как тварь,
Когда ее на рынке покупают.
Туда-сюда, на край и на краю,
Сперва "она", потом – "не узнаю",
Сперва "оно", потом – "сейчас завою".
Она-оно и впрямь, как не своя,
Попросишь: "ты?", – ответит глухо: "я",
И вновь сидит, как ватник с головою.
Я плед принес, я переставил стул.
(– Как там, темно? Тепло? Неволя? Воля?)
Я к сыну заглянул и подоткнул.
(– Спроси о нем, о мне, о тяжело ли?)
Она молчит, и волосы в пыли,
Как будто под землей на край земли
Все шла и шла, и вышла, где попало.
И сидя спит, дыша и не дыша.
И я при ней, реша и не реша,
Хочу ли я, чтобы она пропала.
И – не пропала, хоть перекрестил.
Слегка осела. Малость потемнела.
Чуть простонала от утраты сил.
А может, просто руку потянула.
Еще немного, и проснется сын.
Захочет молока и колбасы,
Пройдет на кухню, где она за чаем.
Откроет дверь. Потом откроет рот.
Она ему намажет бутерброд.
И это – счастье, мы его и чаем.
А я ведь помню, как оно – оно,
Когда полгода, как похоронили,
И как себя положишь под окно
И там лежишь обмылком карамели.
Как учишься вставать топ-топ без тапок.
Как регулировать сердечный топот.
Как ставить суп. Как – видишь? – не курить.
Как замечать, что на рубашке пятна,
И обращать рыдания обратно,
К источнику, и воду перекрыть.
Как засыпать душой, как порошком,
Недавнее безоблачное фото, –
УмнУю куклу с розовым брюшком,
Улыбку без отчетливого фона,
Два глаза, уверяющие: "друг".
Смешное платье. Очертанья рук.
Грядущее – последнюю надежду,
Ту, будущую женщину, в раю
Ходящую, твою и не твою,
В посмертную одетую одежду.
– Как добиралась? Долго ли ждала?
Как дом нашла? Как вспоминала номер?
Замерзла? Где очнулась? Как дела?
(Весь свет включен, как будто кто-то помер.)
Поспи еще немного, полчаса.
Напра-нале шаги и голоса,
Соседи, как под радио, проснулись,
И странно мне – еще совсем темно,
Но чудно знать: как выглянешь в окно –
Весь двор в огнях, как будто в с е вернулись.
Все мамы-папы, жены-дочеря,
Пугая новым, радуя знакомым,
Воскресли и вернулись вечерять,
И засветло являются знакомым.
Из крематорской пыли номерной,
Со всех погостов памяти земной,
Из мглы пустынь, из сердцевины вьюги, –
Одолевают внешнюю тюрьму,
Переплывают внутреннюю тьму
И заново нуждаются друг в друге.
Еще немного, и проснется сын.
Захочет молока и колбасы,
Пройдет на кухню, где сидим за чаем.
Откроет дверь. Потом откроет рот.
Жена ему намажет бутерброд.
И это – счастье, а его и чаем.
– Бежала шла бежала впереди
Качнулся свет как лезвие в груди
Еще сильней бежала шла устала
Лежала на земле обратно шла
На нет сошла бы и совсем ушла
Да утро наступило и настало.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.