Я говорил, что моль – это седая бабочка.
Ты была взволнована, называла маммолога – «мамочкой».
Наши два языка связывали: остров Крик,
Зевки и санскрит.
Когда прохожие переставали шаркать
Становилось жарко, реже – жалко
Наступления осени. Улицу заливали овации,
Как водка и менструация.
Я предложил играть в войну или наперстки.
Ключи вертелись, как живец на леске.
Натощак вливалось не больше, чем пол литра,
Стреляли без фильтра.
Долгожданный отпуск в кои веки
Был не за горами, дни отнимали деньги.
Хотелось кричать им вдогонку - «сутки»,
Любить простаков и проституток.
Я брал тебя за руку, трогал края одежд,
Склонял, убеждал, что ты – падеж.
Бабочка тихо вспорхнула с нетронутой папиросы,
Как два слившихся знака вопроса…
Умирает владелец, но вещи его остаются,
Нет им дела, вещам, до чужой, человечьей беды.
В час кончины твоей даже чашки на полках не бьются
И не тают, как льдинки, сверкающих рюмок ряды.
Может быть, для вещей и не стоит излишне стараться, -
Так покорно другим подставляют себя зеркала,
И толпою зевак равнодушные стулья толпятся,
И не дрогнут, не скрипнут гранёные ноги стола.
Оттого, что тебя почему-то не станет на свете,
Электрический счётчик не завертится наоборот,
Не умрёт телефон, не засветится плёнка в кассете,
Холодильник, рыдая, за гробом твоим не пойдёт.
Будь владыкою их, не отдай им себя на закланье,
Будь всегда справедливым, бесстрастным хозяином их:
Тот, кто жил для вещей, - всё теряет с последним дыханьем,
Тот, кто жил для людей, - после смерти живёт средь живых.
1957
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
