Жил как святой и поступал по слову,
На свет бежал, меня любила жуть.
В отчаянии мотал на шею провод,
Но на краю я видел новый путь.
Когда же зубы потерял на полке
И по земле поплелся нагишом,
Махнул рукой - от правды нету толка.
И в темном небе звездочку нашел.
Небесным телом, прежде незнакомым,
Так водворилась около луны,
Что поневоле станешь астрономом.
Надел колпак, уехал на холмы,
Я забирался в рейсовый автобус
И набивал песками башмаки.
Я извертел провинциальный глобус
Переходил его материки,
Чтоб выбравшись на тракт провинциальный,
Задумчиво изламывая бровь,
Подняв свои на небо окуляры,
Ловить в расчеты звездочку-любовь,
Пусть девочка в заношенных нарядах,
Доступных придорожной босоте.
Сверхновой вспыхнет яростно и – рядом,
На мной определенной высоте,
Не низкими ночными пустырями
Не трассой дальнобойной, кочевой
Не в замкнутых объятьях полупьяных,
Дурманом заметенной головой,
По барам, по шалманам бандитизма,
Под мелодичный перезвон монет,
Но полетит моей орбитой жизни,
И мне ее отдаст фотопортрет!
….
Шиньон и бант, пугает белый-белый.
Комету Барби сходу не узнать…
Ты думаешь, за скучные пределы
Я не решусь тебя сопровождать?!
Я планы не меняю, а по плану
Пройти все точки, заданные мной:
Над Луна-парком, пляжем, рестораном…
И номером в гостинице - домой
Тебя верну, но это будет утром.
А в точке «ночь» притянутая мной
Ты шепчешь, стонешь и кусаешь губы
Ты в мертвом крике брызгаешь слюной…
И капли растворяют фотоснимок,
И утекают вниз, на пол и дно.
И только тени на стены откинет…
И - высота! И тускло, и темно…
…
Ночь умирает.
Ты подводишь губы.
Остался час, и краситься - резон?
Ты отвечаешь, мы любимых любим,
Что б каждый миг запомнился как сон.
А эти дни, что лягут между нами,
Прошли за день, за час, по счету «раз»…
Обратно едем. Я не выжимаю,
Но незаметно сбрасываю газ.
…Но почему умолкла в напряженье,
И смотришь терпеливо на меня?
Вдруг понимаю – ты под притяженьем
Иного тела, из иного дня.
И человек пустился в тишину.
Однажды днем стол и кровать отчалили.
Он ухватился взглядом за жену,
Но вся жена разбрызгалась. В отчаяньи
Он выбросил последние слова,
Сухой балласт – «картофель…книги… летом…»
Они всплеснули, тонкий день сломав.
И человек кончается на этом.
Остались окна (женщина не в счет);
Остались двери; на Кавказе камни;
В России воздух; в Африке еще
Трава; в России веет лозняками.
Осталась четверть августа: она,
Как четверть месяца, - почти луна
По форме воздуха, по звуку ласки,
По контурам сиянья, по-кавказски.
И человек шутя переносил
Посмертные болезни кожи, имени
Жены. В земле, веселый, полный сил,
Залег и мяк – хоть на суглинок выменяй!
Однажды имя вышло по делам
Из уст жены; сад был разбавлен светом
И небом; веял; выли пуделя –
И все. И смерть кончается на этом.
Остались флейты (женщина не в счет);
Остались дудки, опусы Корана,
И ветер пел, что ночи подождет,
Что только ночь тяжелая желанна!
Осталась четверть августа: она,
Как четверть тона, - данная струна
По мягкости дыханья, поневоле,
По запаху прохладной канифоли.
1924
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
